Фото из журнала "Огонёк"

Эту фотографию я впервые увидел на обложке одного из номеров журнала «Огонёк». На ней фотообъектив запечатлел убитого немецкого солдата на фоне Бранденбургских ворот в Берлине, что впоследствии стало своеобразным символом бесславного конца фашистской Германии.
В восьмидесятых годах, как принято говорить, прошлого столетия мне, учащемуся профессионально-технического училища, доводилось не раз выезжать на уборку картофеля в подшефный колхоз. В одной из таких поездок, после трудовой вахты мы все дружно расположились на привал. Каждый достал из своих запасов что-нибудь съестное. Соорудили что-то вроде небольшого столика, застелили его бумагой, выложили продукты и начали с аппетитом есть. Но мое внимание привлекла та самая обложка, оказавшаяся частью нашей импровизированной скатерти. И мысли понеслись по совершенно неуправляемой траектории. В результате чего на свет появились эти строки...


Он лежит под дымящимся клубнем картошки,
Под солёным, разрезанным вдоль огурцом —
Персонаж фотоснимка с журнальной обложки
Со стальным перекошенным смертью лицом.
Он лежит, усыпленный свинцовою дозой,
Меж разбитых и вздыбленных взрывами плит
И своей далеко не воинственной позой
Отбивает здоровому мне аппетит.
Было время, когда этот «бравый» вояка,
Вдохновлённый речами безумца-вождя,
Без труда вжился в роль палача и маньяка
И по миру пошёл, никого не щадя.
Там, где он проходил, начиналась разруха,
Покрывалась безжизненным пеплом земля...
Для него что дитя, что седая старуха —
Были плебсом, по коему плачет петля.
Он вторгался в их мир с кровожадной гримасой,
Хоть имел без того устрашающий вид,
И, кичась пресловутой арийскою расой,
Учинял несравнимый ни с чем геноцид.
Бабий Яр, Бухенвальд, Саласпилс и Освенцим,
Биркенау, Треблинка, Майданек, Хатынь...
Все они причтены каждым праведным сердцем
По количеству боли к разряду святынь.
Мог ли знать он, что в этой кровавой пучине
Очень скоро настанет крутой поворот?
Да и мог ли о собственной ведать кончине
Возле самых, причём, Бранденбургских ворот?
Он погиб у последнего в жизни редута,
Но, восславив в душе справедливость суда,
Ошибается тот, кто уверовал будто
Этот бешеный монстр затих навсегда...
Нет, в молчанье его громогласное эхо
Для идущих вослед поколений людей:
Он как символ крушения Третьего Рейха,
Да и в целом провала фашистских идей.
Его лик обошёл все журналы, газеты,
Как пример самой страшной из всех тираний.
Он — укор попирающим божьи заветы,
И особенно главный из них — «Не убий!»