Виталий Валсамаки "Кормилец"

Виталий Валсамаки

КОРМИЛЕЦ

– Сто зы типель делать? Как дальсе-то зыть? – по-взрослому сокрушался Витёк, стоя над мёртвой собакой. Давным-давно (то время Витёк не помнил) двухмесячного щенка в посёлок привёз шкипер Макарыч, и за соответствующий окрас нарёк Белым. Кабы не вихляющий хвостик, он очень напоминал белого медвежонка. От загривка на спине проступал охристый подпал, а бусинки глаз – шоколад с синим отливом. На коротких лапках пушистым шариком он весело катался по двору, забавно тявкал, повизгивал, а как вырос, превратился в надёжного друга и помощника. Витькин папка всегда брал Белого в скитания по тайге. Без него охота – пустое время и сбитые ноги.

Обходя большую лужу, в которой валялся вчерашний дождь с опрокинутым небом, приветно помахивая кручёным хвостом, без излишнего собачьего восторга, но со снисходительным достоинством, словно младшего брата, ещё утром он встретил Витька у причала, куда пацанчик часто приходил удить рыбёху для кота Яшки. Бычки да ёршики – дурная рыба. Они, глупыши, всегда охотно кидаются на приманку. В прозрачной воде хорошо видно, как мучимые соблазном, недолго повертятся вокруг наживки, а потом резво на неё набрасываются. Белый склизкую рыбу обнюхивал, но не ел, лишь с любопытством наблюдал отчаянный перепляс жертв собственной жадности. А теперь пёс бездыханно лежал в нескольких метрах от воды. Сзади, осторожно ступая на крутобокие голыши, приблизился Толян – закадычный дружище по бесшабашной вольнице. С белобрысой чёлкой, густо наползающей на светлые выцветшие брови, с загорелым лицом цвета меди, он скорбно замер на почтительном расстоянии. Голова на тонкой шее поникла, в васильковых глазах дрожали две капельки печали. Молчали, шевелили в голове невесёлые думы. Оба пока ещё не совладали с шипящими буквами, не покорялась им рычащая «р», однако понимали друг друга без переводчика. Впрочем, Витёк с недавних пор активно приступил к покорению непослушной буквы, а потому иногда слишком старательно рыкал.

Толян родился, как говаривала бабушка Фрося, случайно. По ошибочке, стало быть… А мамка упрямо перечила ей: мол, кабы бы не родила сыночка, жизнь – пустяшное развлечение, профукивание молодости. «Не беда, что падкая на ноченьки сладкие, зато славный парнишечка растёт» – горделиво отрезала вечно чем-то недовольной бабушке. Та обижалась, усохшие губы сжимала в куриную гузку и умолкала, часто хлопая промокшими глазами. Толян тоже считал, что никакой такой ошибочки вовсе даже не вышло. «Ис, какая хитлая! Сама ладилась, а мне, сто ли, низ-зя?! Так не че-есно!..» – сердился на бабушку Фросю. Он, конечно, её любил, но не ворчливою старой каргой, а доброю, когда сказки воркует. Вечерами по головке погладит на сон грядущий, а рука мягкая, тёплая… «Есть у меня мамка, а батянька – дело назывное. Фсему своё влемя» – убеждал себя философски.

Толян слишком молод – ему недавно лишь пять годков исполнилось, а вот Витьку месяц назад шесть лет шарахнуло. Через год мамка купит ранец, тетрадки да книжки всякие, а ещё – непроливашку и карандаши цветные, и он пойдёт учиться в первый класс. Школа, конечно, далековато, в соседнем колхозе. Путь к нему – по берегу. Во время прилива приходится скакать по камням, да и то лишь в спокойную погоду. В штормовые же дни волна может запросто стащить в море. Но ничего, стерпится... Глядишь, друзья новые появятся, и книжки научится читать. А пока в таёжном селе друзей выбирать не приходится: кого случай послал, тем и будь доволен. Отныне на одного кореша стало меньше. Жалко псину… Очень жалко! Хороший, верный был друг. И храбрый.

…Минувшей весной Белый, как всегда, увязался за Витьком по лесу побродить. Не зря прошвырнуться решил, чуял собачьим сердцем, что его подмога понадобится. Далеко уходить Витёк боялся: по тайге всякое зубастое зверьё шастает. Да и мать наказывала: дальше второй сопки чтоб – ни шагу! Денёк выдался ласковый, бабочки с юга пока ещё не прилетели, и птицы помалкивали. Он почему-то любил рассматривать бабочек: они красивые и всякие-разные в этих краях водятся. Жаль, что молчаливые, что петь, как птички не умеют. И тогда он запел сам:

«Абалая! Бладяга я…» – горланил весёлую песенку Раджа Капура из индийского фильма, который недавно видел в колхозном клубе. Забавная киношка, понравилась очень! По старой привычке непокорную букву Витёк не выговаривал, чтоб песня не тормозилась.

В начале мая лес стоит почти голый, сквозь дубняк видно далеко. Где-то в тихом лесу застрекотала сорока. Белый остановился, внюхиваясь в ветерок, шерсть на загривке вдруг поднялась, и, сердито рыкнув, стремительно рванулся в сторону увала. Не прошло и минуты, как Витёк заслышал захлёбный лай и, мелко семеня, побежал под гору в ту сторону, где пёс неистовствовал. По низу увала росли высоченные мохнатые кедры. У одного из них с задранной головой метался Белый, выплясывал странный танец и по-собачьи до хрипа кого-то свирепо ругал.

«Каво зэ он загнал на делево?» – разобрало любопытство. Там, среди разлапистой игольчатой зелени, высоко от земли Витёк приметил стоящего на толстой ветке огромного слегка рыжеватого кота с пятнышками по спине. Ноги у него высокие, крепкие. Белый хоть и беспородный пёс, но довольно крупный. А этот дикий котяра тоже – здоровенный! Намного больше Яшки, только бесхвостый какой-то. И всё же он шибко струсил, коль в драку с Белым не сунулся, на дереве схоронился.

Витёк пожалел, что с собой рогатку не взял, а палкой такую зверюку не сшибёшь: уж слишком высоко взобрался. Не докинуть: густые ветви мешают.

…Теперь его спаситель, вытянув ноги, недвижно лежал на боку.

В воздухе витал йодистый запах сырых водорослей, выброшенных на берег вчерашним штормом. Скользкие пряди морской травы свиты на прибрежном песке, закинуты волнами под серые многопудовые камни.

– Он от сталости вумел? – спросил Толян, ковыряя пятернёй стриженое темя.

– Не-е. Он, наверррна, пагип. С медведём сррразался и пагип. Сафсем и нафик – уточнил Витёк глубокомысленно. – Батюски, сто зы делать, как дальсе-то зыть? – повторил он горестную фразу, недавно услышанную от бабушки Фроси. Та недавно опечалилась, прознав про гуляночки дочери с заезжим морячком. Она вообще боялась жить, потому частенько совершенно напрасно впадала в панику по всякому пустяковому поводу.

– Ну ницё, как нибуть! – успокоил Толян.

Витёк по-хозяйски принял решение:

– Не плопадать зы дабрру! Я плидумал: домой мяса прринесём. Ты пакарррауль Белово, а я за нозыком сустленько смотаюсь.

Зачем караулить дохлую собаку, Толян точно не знал. Не сбежит, надо полагать. Но спрашивать не стал, а смиренно подчинился приказу старшего друга.

Слегка запыхавшись, Витёк примчался домой, подставил табурет, кое-как с него дотянулся до верха шкафа, нащупал ключик. Задом сполз с табурета, отомкнул шкаф. Здесь отец хранил ружьё, патроны и прочее необходимое для охоты барахлишко. Охотничий нож тут же лежал на нижней полке в ножнах. Сунув его под рубаху и, слегка притворив за собою дверь, вприпрыжку поспешил к берегу. Недавняя печаль улетучилась.

– Хто будит скулу сымать? – спросил Толян.

– Я буду. Нозык востррый, ты иссё молодой – полезысся. Деррзы-ка луцсе ноги кррепко, – скомандовал Толяну и воткнул нож в живот пса, деловито пропорол до самой грудины. Кишки вывалились наружу, они мешали делу.

– И зацем ему так много кисок? – недоумевал он.

Отсёк их ножом, растянул по камням, и – какая досада! – какашками вымазал руки. Скривившись, понюхал, брезгливо фукнул, пошёл к воде отмываться. Дальше добытчики трудились почти молча, лишь иногда кряхтели от усердия. Витёк сообразил, что всю собаку домой не донесут, хватит и самой вкуснятины – задних ног. Теперь следовало шкуру отделить от мяса. Как это делается, он знал.

– Вой, какой он худюсий: сала сафсем нет пацему-то, – удивился Толян. – Помнис, твой папка кабанцика плилезал, сала было – завались! А тут дазэ сквалоцек не полуциця…

– Ты цё, не понимаис?... У нас был не кабанцик, а целый кабаниссе, – возразил Витёк. – Мамка его каррмила, стоб на сало. А Белого так нихто вассе не каррмил.

– А ты умеис скулу сымать? – не унимался Толян.

– Я фсё умею, – гордо заверил Витёк. – Я видел…

Он не врал.

…В начале лета кручина случилась: их белолобого молодого бычка, Чинарика, медведь на выгоне задрал. В тот день отец отдыхал после смены. Мотористом работал на буксирном катере, под разгрузку почти всю ночь таскали баржи на рейд к ленд-лизовскому сухогрузу.

К вечеру с распадка прибежала испуганно ревущая корова. Кожа на боках нервно передёргивалась, она шумно вздыхала, беспокойно вертела головой и часто шевелила ушами. Бабка Фрося, увидев отца, выскочившего во двор, резонно заключила:

– Ой-ой, Митрич, не к добру!.. Давеча слышала тамочки рёв шибко подозрительный, – она махнула рукой в сторону ближней невысокой сопки, за которой стелилась низина с клеверными полянами, с весёлым лесным ручьём. – Никак, на беду медведь наведался – телка-то не видать…

– Да, похоже, ты права. Далеко от выпаса он его не уволок и с добычей запросто не расстанется. Жадность, она не только людей губит…

Отец метнулся в дом к своему шкафу, быстро набил патронташ несколькими патронами со свинцовыми жаканами, схватил двустволку и живо растворился в лесной зелени. Через несколько минут из распадка почти дуплетом донеслись два выстрела, потом грохнул ещё один.

…Волокли медведя четверо мужиков. Связали ему передние лапы верёвкой и впряглись бурлаками. Когти на лапах зверя чёрные и длинные, а вся морда вымазана в тёмной крови. Витёк догадался: это была кровь телка. Вторым заходом с выпаса приволокли и Чинарика с развороченным животом.

Во дворе дома на летней печи быстро разогрели воду в двух цинковых выварках, зверя уложили на расстеленный кусок брезента, и отец принялся свежевать тушу. Надрезав шкуру вдоль живота, толкал под неё кулак, и она с лёгким потрескиванием отделялась от тёплых мышц.

…Вот и Витёк надрезал шкуру на лапах, оставив «чулок» и, сноровисто суя под неё кулачок, принялся свежевать пса. Наконец он отделил оба бедра в суставах, отложил их на валун, опять отмыл в море ручонки, а заодно и нож. Вложил его в ножны.

– А нас мамки не будют лугать? – спросил Толян боязливо.

– Не-е, не будут. Мы их накоррмим. Плидут с рработы, а дома бац – свезэнинка.

– А вдлук лемня всыплет? Пличину найдёт… Взяла моду…

– Не бои-ись! Ты сказы, когда выластис, будис её медведём каррмить. Больсого-пррибольсого сам один убьёс. Пойдёс на охоту с ррузьём, сказэс медвидю: «Стой! Руки ввелх! И – пулю в лоб». А пока пусть ест, цё дают. Боррсь вку-усный полуцица!..

…Пришёл Витёк домой, шмякнул на кухонный стол провиант, добытый честным трудом, отрезал кусочек и понёс коту Яшке, который, как всегда, дрых, свернувшсь клубком на лавке у остывающей печи. Сонно щуря зелёные глаза, кот втянул носом запах, вдруг стремительно подскочил, дугой выгнул спину и, широко распахнув зубастую пасть, угрожающе зашипел по-змеиному.

– Ты цё, Яса? Ты цё?... – не понял его Витёк.

Яшка спрыгнул с лавки, трусливо припадая животом к полу, чухнул к приоткрытой двери, воткнулся мордой в щелочку, мигом выскочил в сенцы и был таков.

– Тю, сызофррреник! – вынес скорый диагноз Витёк. – А я хотел тебя угостить сматоцьком мяса.

Рабочий день заканчивался, покупатели разошлись, и Татьяна собиралась закрывать сельпо. Вдруг в подсобке магазина зазвонил телефон. Подняла трубку.

– Это ты, Танюша?..

Звонил шкипер Макарыч – по хрипловатому голосу узнала.

– Конечно, я… Кому же ещё тут быть!.. Говори, чо хотел. Я уже домой намыливаюсь.

– Дык, ты это… уважь, на свежатинку-то меня пригласи. Ради такого дела я и бутылочку «Московской» с собой прихвачу… Хе-хе-хе!..

А у самого голос лукавый, но совсем даже не пьяный.

– На какую такую свежатинку? – возмутилась, недоумевая.

– На самую настоящую хе-хе-хе!.. Редкий деликатес, можно сказать…

– Ты чё, Макарыч, темнишь?

– Э-э-э, милая моя, не скажи,.. не скажи!.. Никакой теменью тут вовсе, понимаешь, и не пахнет.

– Знаешь, Макарыч, кончай шутки шутковать! Если думаешь, мол, муж в море ушёл, я с тобой буду пирушки устраивать да шашни заводить, то шибко много хочешь!..

– Растуды твою туды! Да ты чиво, дурёна мать!.. Ни фига такого я и не хочу! Хотелка моя давным-давно поломатая, починке не подлежит… Ох-хо-хо! Ты лучше домой поспеши, да Витька свово за ухо не торопись крутить. Хозяйский парень растёт, деловой... Состаритесь – с голоду не помрёте. Настоящий кормилец подрастает!.. И как он только догадался! Вот молодчина!..