Я НИ НА ЧТО НЕ НАДЕЮСЬ…
* * *
Я жил предчувствием разлук, все знал я наперед.
Прощальный в небе сделав круг, растаял самолет.
А я стоял, а я смотрел, лед каблуком дробя,
и зашагал, как на расстрел, туда, где нет тебя,
где больше мне покоя нет в объятьях тишины,
где только память, только след, лишь боль моей вины.
* * *
Лупит в стекла дождь шальной,
пахнет сшибленной сиренью.
Подожди, побудь со мной
ветром, шелестом, цветеньем!
Нахлобучив туч башлык,
кроны сад взметнул отвесно -
в нем бурлит, как сок шашлы,
терпкий сок в стволах древесных.
И опять, беспечно-юн,
слышит этот старый город,
словно звон гитарных струн,
светлых струй веселый говор.
И пускай все дни дожди,
пусть тучнеют тучи градом,
только ты не уходи,
будь всегда со мною рядом,
чтобы, как в каком-то сне,
мы опять сплетали руки.
Чтобы думать о весне
и не думать о разлуке.
* * *
Входя в троллейбус и трамвай, во власти детских снов,
тебя увидеть невзначай я всюду был готов.
И в этом городе большом, что был душе не мил,
я ждал тебя - там каждый дом внутри тебя таил.
Мне было только двадцать лет, я тверд был, как наждак.
Цеплялся каждый турникет в метро за мой пиджак.
Но я не думал в эти дни, свой продолжая путь,
что я цепляюсь, как они, за то, что не вернуть.
* * *
Каждой веткой сада нам с тобой грозя,
бьет шрапнелью града первая гроза.
Разошлись подружки, а тебе не жаль.
На твои веснушки нынче урожай:
высыпали часто, даже возле скул...
Неужели счастье я тогда спугнул?
В гулком басе грома я и не постиг,
что исправить промах можно лишь в тот миг.
Он же не случится ни в каком году:
вспугнутая птица не летит к гнезду.
Сердилась мать: «Скорей за стол!
Остынет. Ужинать пора»,
но миром управлял Футбол -
самозабвенная Игра.
И мы - гонять хватало с кем,
пиная мяч, входили в раж.
И приходил я весь в песке
(я был ворот бессменный страж).
А Любка, стоя у окна,
на нас глядела день-деньской,
и грызла бублики она
с какой-то взрослою тоской.
И ночью старенький диван
заснуть никак мне не давал,
вертелся я и так, и сяк.
Я думал, что пройдет, пустяк.
Что в ней? Девчонка. Егоза.
Но снились мне ее глаза.
Никто не в силах был помочь.
Глаза ее - водоворот.
Они синели, будто ночь,
когда в садах сирень цветет.
От крыш пружинили дожди,
ворчал водопроводный кран.
И то, что будет впереди -
сплошной туман, сплошной туман.
* * *
Я и не думал, что это - счастье.
Все казалось обыденным:
мы бродили по рынку, покупали арбузы,
и ты иногда грустила,
когда наплывали густые южные сумерки
и волны монотонно дробились о камни.
И тогда ты была особенно ласковой
и нежной. Как море,
а море было прозрачным,
словно твои глаза.
Но я не думал тогда об этом,
я понял это после. В шторм,
когда остался один.
А теперь я не знаю,
сумела ли ты забыть
те утренние часы,
когда касаются тела
бесформенный студень медуз
и ласковые ладони волн?
И мои губы,
соленые от морской воды?
Скажи, что забыла,
мне, наверное, станет не так угрюмо
и не будут сниться эти безмятежные сны,
этот парус - белый с синим отливом, -
который все ближе и дальше.
Парус Надежды.
ПИСЬМО ИЗ ПЯТИГОРСКА
Снег. Январский воздух горный, свет луны прозрачно-бел.
Вновь Бешту - верблюд двугорбый - шапку белую надел.
Я везу тебе гостинец - образцы тревожных снов,
одиночество гостиниц, тусклый отсвет ночников,
серебро замерзшей рощи и костра холодный дым...
Дирижирую порошей и безмолвием ночным.
Пусть звучит светло, как прежде, из продутой стужей тьмы
тихий гимн моей надежде в исполнении зимы.
* * *
Нам это не решить двоим. Скажи, прошу, что делать нам?
Ведь мы с тобою говорим, а тот, другой, остался там,
в минувшем. Он который год грустит - в том не его вина.
Ты позови - и он придет, и молча сядет у окна.
Он ждал так много этот миг, не надо больше ничего.
А я - я лишь его двойник, слегка похожий на него.
* * *
Тот зимний день...
Как холодно вокруг!
Не отогреть губами зябких рук,
и падают, произнесем едва,
холодными ледышками слова.
Тот зимний день...
Еще далек апрель.
И женщина не сможет стать добрей.
Ей надоели тысячи забот.
Она сегодня встанет и уйдет.
Уйдет совсем. Ей надо жить в тепле.
И не оставит адрес на столе.
Она уедет - подышать весной.
Ей будет легче - без меня, одной.
А я останусь. В мартовских снегах,
с улыбкою, замерзшей на губах,
в квартире, где глядит в окно луна
ее глазами.
Так же холодна.
* * *
Спасибо за то, чего не было. Малька не поймаешь неводом.
Мы были смешны и серьезны. «Сережа, прости, Сережа!».
Тоненькая, как веточка, только что расцвела,
спасибо, девочка, спасибо, что ты была.
Но вот представился случай - и нам узнать довелось:
мы так несхожи, что лучше, что лучше, наверно, врозь.
Спасибо, что ты забыла. Да разве что с нами было?!
И вот ты уходишь гордо, дощатый скрипит настил.
И что-то сжимает горло, как будто и впрямь любил.
* * *
Не поймешь, что это было: не весна и не зима,
что-то с неба моросило непонятное весьма.
Сонный поезд. Одурь скуки. Шорох медленных минут.
Там сердитые старухи даже спящие жуют,
там с мучительным азартом, остограммившись слегка,
мой сосед играет в карты - в подкидного дурака...
И, покой тот нарушая, прямо в пекло тишины
ты ворвалась ветром мая, сквозняком развеяв сны.
Это было наважденьем: ты сидела, так близка.
Это было днем рожденья тополиного листка.
И мелькала степь седая, поезд мчался под уклон,
рельсы длинные съедая, будто связку макарон.
И звенели чьи-то склянки, и не понял я тогда,
что на тихом полустанке мы расстались навсегда.
Ты шагнула в шум метели в предрассветный этот час -
в дни, что тускло пролетели, словно поезд, мимо нас.
* * *
Вот и все. Пришла пора нам заканчивать прощанье.
Пруд - как глыба серебра, сладкий запах увяданья.
Вербный вечер. Лунный двор. Дым, нависший, как мочало.
Позабытый разговор - без конца и без начала.
Словно дым, он невесом, в синих тающих просторах,
ни о том и ни о сем - будто летних листьев шорох.
Скрип ступеней - легкий скрип (и кого там только носит?).
Тишина. И чей-то крик, доносящийся из ночи.
Ты в тени исчезнешь той, что угаснет в час восхода.
Подожди!
Я крикну: «Стой!», - с опозданием в три года.
* * *
Устав от ветров беспредела, я в дом тот зашел наугад,
и женщина рядом сидела и прятала радостный взгляд.
Шкворчало веселое сало, румяня картошке бока,
и женщина эта молчала, как ветер молчит и река.
И странно теснило дыханье от звездного в окнах огня,
и чудилось мне пониманье в молчанье, обнявшем меня.
* * *
Снова, как будто случайно,
осень покрасила охрой
купы старинного парка,
что шелестят над рекою.
Где этот домик у чайной,
девушка в платьице мокром?
В солнечном свете неярком
я тебя помню такою.
Я б заглянул ненароком
в дом за штакетником синим,
где ты сидишь за вязаньем
рядом с рыбацкою сетью.
Знаю, ты скажешь с упреком:
«Где тебя столько носило?
Чтобы сдержать обещанье,
выдержал ты полстолетья».
Дрогнет предательски голос -
слишком нечаяна встреча,
слишком внезапно прощенье...
Скрипнут, закрывшись, ворота -
словно ударится голубь
в стекла, когда уже нечем
жить, когда нет ощущенья,
нет ощущенья полета.
... Лес вырастает стеною,
осень крадется неслышно.
Где ты? Куда же ты делась
с первыми грозами мая?
Я тебе двери открою -
желтую весточку вышли.
Я ни на что не надеюсь -
просто тебя вспоминаю.
* * *
Пух слетает с тополей, замело аллеи сада...
Ни о чем не сожалей, я прошу тебя: не надо.
Не держи на сердце зло: ты свободна, словно птица.
Это просто все прошло, ничего не повторится.
Завтра - новые дела, прежние дождями смыло.
Хватит мне, что ты была и нечаянно любила.
Буду помнить эти дни, эти каменные плиты,
в окнах влажные огни - как зрачки в глазах раскрытых,
пляску бликов на стене, запоздалую усталость...
Что еще осталось мне? Разве что-нибудь осталось?
* * *
Слова всех оправданий - ложь, они растают, словно дым,
и ты опять ко мне придешь воспоминанием моим,
бесшумным трепетом свечи, не удивляясь ничему,
и слов не надо, помолчи, я лучше так тебя пойму.
Мы будем вместе - до зари. Не уходи! Еще чуть-чуть.
И ничего не говори, чтоб эту близость не спугнуть.
* * *
Неужели такое бывает?
Забываю тебя, забываю.
Кто-то рядом. Совсем не такая.
Я ей тоже во всем потакаю,
я ее никогда не ругаю,
понимаю, что это - другая.
Ну а ты далеко, за лесами...
Но порою мне кажется снова,
что такими твоими глазами
на меня она смотрит сурово.
Отзовись! Пусть утихнут метели,
зацветают пусть клевер и гречи,
пусть все наши большие потери
позабудутся сразу при встрече.
Я дождями все черное смою,
ветром облачность в небе развею,
лишь другая бы стала другою,
стала б снова любимой моею.
Комментарии
"А я стоял, а я смотрел, лед каблуком дробя,
и зашагал, как на расстрел, туда, где нет тебя,
где больше мне покоя нет в объятьях тишины,
где только память, только след, лишь боль моей вины"
Пух слетает с тополей, замело аллеи сада...
Ни о чем не сожалей, я прошу тебя: не надо,,,,,,,,,,,,,,,,..