А. Сулимина Удар молнии

Я как всегда бегу, опаздываю на поезд. Меня зовут Сергей Попов, я работаю начальником отдела труда и заработной платы в Министерстве Путей Сообщения.
Раз в месяц с инспекцией я езжу в Саратов, в Управление Приволжской железной дороги. Я бегу вдоль состава, натыкаясь на провожающих, грузчиков, чемоданы, мой девятый вагон уже рядом, поезд трогается. Я краем глаза вижу Зиночку-проводницу, она машет мне одной рукой "бегом-бегом", я с трудом ускоряюсь и Зиночка протягивает мне руку.
- Ну, слава Богу, успел!
Зиночка улыбается:
- Я уж думала, Вы не успеете, Сергей Петрович. Хотела стоп-кран дернуть.
У меня хорошая работа - от меня зависит зарплата многих на железной дороге, поэтому Зиночка всегда приветлива и услужлива со мной. Хотя она и так хорошая девочка.
Я захожу в купе, оно пустое, значит смогу хорошо выспаться до Москвы. Я раскладываю вещи, через пять минут Зиночка приносит чай с лимоном. Мы немного болтаем с ней ни о чем, потом раздается звонок мобильного. Моя жена Татьяна интересуется, успел ли я на поезд. Мои патологические опоздания к поезду - повод для обсуждений на всех встречах и застольях.
- Успел, успел, даже чай скоро пить буду.
Татьяна веселеет и рассказывает, что наш оболтус Димка, которому в понедельник исполнилось восемнадцать, вчера пришел домой в час ночи, очень довольный и от него пахло духами. «Похоже на Calvin Klein, Truth» - добавляет жена. «Очень необычно для молодой девушки».
Моя жена совершенно сумасшедшая по отношению к духам. Она работает главным бухгалтером в частной фирме, но её призвание - парфюмерия. Она знает всех основных производителей, основные композиции и о человеке судит по запаху его духов. Чувствуется, что очередная пассия нашего отпрыска ее заинтриговала.
Я сажусь пить чай, роюсь в портфеле, ищу книгу и понимаю, что забыл её в гостинице. Без чтения я чай пить не могу. Я встаю и иду к Зиночке. Она понимает меня с полуслова и откуда-то с третьей полки достает стопку книг. Два женских романа, детектив, что-то о хиромантии, почему-то справочник по судебной психиатрии и сильно потрепанный том "Крестного отца". Я беру Марио Пьюзо и иду пить чай. Книга истерзана, некоторых страниц нет. Я читал "Крестного отца" раз десять, в школе, в седьмом классе мне дали на два дня отпечатанные, кое-как сброшюрованные листы. Книга произвела на меня такое сильное впечатление, что я всерьез тогда задумывался как бы мне стать главой мафии.
Я перелистываю страницу за страницей, какие-то абзацы читаю, вспоминая свои прежние ощущения и вдруг мои глаза натыкаются на слова: "Майкл Корлеоне стоял неподвижно, и сердце гулко стучало в его груди; он чувствовал легкое головокружение. Кровь вскипела в его теле и билась о кончики пальцев рук и ног. Все ароматы
сада - запах апельсина, лимона, винограда и цветов - смешались и нахлынули на него. Казалось, тело отделилось от души. Потом он услышал смех пастухов.
- Тебя ударила молния, а? - спросил Фабрицио, похлопывая Майкла по плечу."
Кровь прилила к моей голове, лицо словно ожгло пламенем. Я вернулся в свой восемнадцатый день рождения, я вспомнил, точнее я и не забывал, как "молния ударила меня".
Когда мне было десять лет, у меня появилась сестрёнка. Пока мама ходила беременная, я заранее ревновал родителей, стеснялся, мне казалось, что они такие старые, чтобы рожать еще ребенка. А было им тогда всего тридцать шесть лет, они были младше меня нынешнего. Но когда мама принесла розовый кулечек из роддома и Маруська, хитрая лиса, неделя от роду, улыбнулась мне, а не маме с папой, я понял, что за неё убью любого, кто ее обидит. Сестрёнка была слабенькая, часто болела, я прибегал после уроков, читал ей сказки, когда она подросла придумывал для нее игры, мастерил с ней поделки. Я был очень спортивный, играл в хоккей, в футбол, но нисколько не стеснялся гулять с коляской, я, наоборот, был очень горд, что у меня такая красивая сестра.
Прошли десять школьных лет. В МИИТе на экономическом была сильная футбольная команда, я никогда не хотел быть экономистом, но тренер посоветовал поступать именно туда, по его словам, у железнодорожников всегда льготы, бесплатные билеты, да и от армии он меня обещал "отмазать" и я согласился. В группе у нас было двадцать девушек, все как на подбор красавицы и умницы, четыре заморыша в очках, по какой то ошибке природы, отнесенные к представителям сильного пола и я – рост – метр девяносто, вес - девяносто килограмм сплошных мышц. Девчонки мне прохода не давали. Я принимал их ухаживания, но мне пока никто не нравился.
Маруська в тот год пошла в первый класс. К простудам добавился кашель и в последней четверти мою любимицу отправили в санаторий для астматиков. У Маруськи была одноклассница, такая же слабенькая, как и наша, и, чтобы сестренке не было так страшно одной в санатории, родители сговорились отправить подружек в санаторий вместе. Родители навещали Марусю по выходным, а я вырывался в санаторий после занятий в институте два раза в неделю. Для меня не было большего счастья, чем видеть ее радость от моих приездов, она доверяла мне самые “страшние” детские секреты - кто с кем подрался, какой ее сосед по парте ябеда - сам сломал ручку, а на нее нажаловался, сколько мальчиков хотят с ней дружить, а Егор ее поцеловал!
В тот день мне исполнилось восемнадцать, я решил прогулять занятия в институте, но съездить к Маруське, чтобы к вечеру вернуться домой и отпраздновать день рождения с родителями и друзьями. Я поехал с дядей Васей, отцом Марусиной одноклассницы. Мы долго ехали на электричке, потом больше трех километров шли пешком через лес. Была поздняя весна, день выдался очень солнечный, в лесу уже было сухо. Дядя Вася шутил, что детей упрятали как уголовников, за сто первый километр, чтобы не сбежали. Я выломал палку и шел по тропинке, сбивая редкие прошлогодние грибы. На душе было хорошо.
Мы стояли у забора и ждали, пока к нам выпустят детей. Мы пришли немного не вовремя, так как у них не закончился последний, четвертый урок. В стороне от нас стояла худенькая, небольшого роста девушка, она тоже кого-то ждала. Наконец-то послышался топот и я увидел, как обгоняя свою подругу и какого-то маленького мальчика, на всех парах ко мне бежит мое солнышко, моя Маруська. Я подхватил ее, поцеловал. Она прижалась ко мне и прошептала:
- Я так и знала, что ты обязательно приедешь ко мне в свой день рождения.
Она сползла с моих рук, полезла в карман своей курточки и достала сложенный в несколько раз листок.
- Это я тебе в подарок аппликацию сделала.
Я развернул лист бумаги: под кругляшком - солнышком стояло нечто. Две толстых ноги, что-то большое, напоминающее арбуз - голова и в руках, напоминающих две сваи, зажата ручка - прутик маленькой, кудрявой девочки.
- Это мы с тобой - радостно сказала Маруська.
- Нравится? - тряхнула она кучеряшками.
- Конечно, - кивнул я, - А где же родители?
Маруся удивилась, потом задумалась:
- А, давай, они в командировку уехали.
Меня начал душить смех. Родители любили Маруську как сумасшедшие, больше чем меня. Я знал об этом, но абсолютно не ревновал, а родители ревновали Марусю ко мне - больше всех на свете она любила меня.
На свидание нам выделили ровно пятнадцать минут. Я запихиваю Маруське в рот мандарины, она глотает их, не жуя, как удав. Мне её жалко до слез. Хочется забрать сестрёнку отсюда, но нельзя - ей надо лечиться.
Время свидания быстро заканчивается и мы прощаемся. Маруськины губы дрожат, но она сдерживается, не плачет. Плачет ее подруга Варя, отец с трудом отдирает дочку от себя и плачет мальчик.
С тяжелыми сердцами мы прощаемся и уходим от забора. Идем медленно, настроение пропало.
Мы снова идем по тропинке, за нами - девушка. Она нагоняет меня, идет рядом и просит: "Можно я с вами пойду, а то мне одной страшно?"
Дядя Вася ускоряется, ему надо успеть на работу во вторую смену, он прощается с нами и бежит на электричку.
Девушка протягивает руку:
- Меня Марина зовут. Какая у вас дочка красивая.
Я смеюсь.
- Меня зовут Сергей, но это моя сестренка.
Марина в удивлении поднимает брови:
- Я думала, вы Марусин папа. Мне мой сын сказал, что ваша Маруся ему больше всех нравится и он, когда вырастет, на ней женится.
Теперь моя очередь удивляться. На вид моей попутчице не более двадцати лет. Она перехватывает мой изумленный взгляд и говорит:
- Я Егора в восемнадцать уже родила, сейчас мне двадцать шесть.
В восемнадцать лет все женщины старше двадцати кажутся глубокими старухами, но Марина, даже при моем юношеском максимализме, была очень стройная, красивые вьющиеся каштановые волосы, большие шоколадные глаза. Когда она говорила, ее лицо улыбалось и на щеках появлялись ямочки. У меня была очень красивая мама, но Марина, пожалуй, была интереснее.
Тропинка была узкая, мы шли очень близко друг к другу, иногда попадались большие кочки, тогда я подавал Марине руку и она со смехом, как школьница, перепрыгивала через них.
Марина привезла сына из Саратова, у него тоже была астма. Она по образованию была педагогом, преподавала химию в старших классах. Работала она только третий год, но ей очень нравилось. Она с удовольствием рассказывала мне про своих учеников, про коллег. Потом дорогу нам перегородил ручей, почему-то, когда мы шли с дядей Васей, его не было. Марина взяла меня за руку: "Перенесешь меня?" Я снял ботинки, повесил их за шнурки на плечо. Затаив дыхание, я поднял Марину, она обняла меня горячими руками за шею, где-то возле моих губ пульсировала синяя жилка у нее на виске. Я шел очень медленно, чтобы не упасть и не уронить Марину. Вода была ледяная и обжигала меня, казалось, до печенок.
Мы вышли из ручья, Марина бросилась растирать мои ступни, а у меня в голове начала бешено пульсировать кровь. Она снизу - вверх быстро взглянула на меня, какая-то смешинка словно сбежала с ее губ. Я дернулся к ней всем телом и начал целовать её - в губы, в нос, я был словно новорожденный теленок, который тыкается и ищет вымя своей матери. Марина не отталкивала меня, но была очень сдержанна.
Я расстроился: "Тебе неприятно, потому что я молодой. Поверь, меня никогда не тянуло ни к кому так сильно, как к тебе. Я сам не понимаю, что со мной происходит". Я внезапно понял выражение из моей любимой книги про «удар молнии».
Марина ласково улыбнулась: "Я просто не хочу, чтобы я была у тебя первой, ты достоин лучшей женщины". Она взяла меня за руку и сказала "Нам надо идти". Мы шли молча, иногда перебрасываясь какими-то незначащими фразами, изредка Марина дотрагивалась до моей руки и меня словно било током. Мы дошли до станции, сели в электричку и я рассказал Марине, что у меня сегодня день рождения. Она опечалилась, что ей нечего мне подарить. Потом она расстегнула одну пуговичку на своей кофточке и сняла с шей кулончик - это была серебряная цепочка с фигуркой стрельца:
- Возьми, пожалуйста, на память обо мне.
Я отталкивал её руку, я не мог, я почему-то страшился принять от неё подарок.
- Пожалуйста, Сергей, я буду знать, что есть в Москве человек, который носит мою цепочку и я буду тебя вспоминать.
Я довез Марину до Павелецкого вокзала, у неё был билет на дневной поезд, она поцеловала меня на прощание, но телефон дать отказалась. Опять повторила свои слова о том, что я достоин другой женщины и уехала.
Конечно, я мог бы поехать в санаторий, узнать у воспитателей адрес ее сына, но в восемнадцать лет мне казалось это чем-то постыдным. Еще два года я по выходным ездил на Павелецкий вокзал и встречал по утрам саратовские поезда, но больше я Марину не видел. Так я и не узнал её тайну, почему она считала себя недостойной меня женщиной. На четвертом курсе я познакомился с Татьяной, мы поженились, по нынешним временам у нас очень благополучная семья. Но когда мне предложили возглавить отдел, отвечающий за Приволжскую железную дорогу, я охотно согласился.
Раз в месяц я приезжаю в Саратов, хожу по улицам это старого города и вглядываюсь в лица женщин.
Утро, поезд приехал в Москву. Всю ночь я перечитывал "Крестного отца".
С вокзала я еду не домой, а впервые в жизни захожу в церковь, непослушными пальцами ставлю свечку и молю Бога, чтобы он дал моему сыну пережить "удар молнии". Надеюсь, мой сын не выпустит из рук свою Жар-Птицу.
За окном идет дождь ...