~~МОСКВА семидесятых
Москву я не любила, но привыкнуть к ней успела. Вот оно метро Университет, дорога вдоль огороженного сада до самого факультета. Я любила ходить здесь пешком, а можно было на автобусе. Возле факультета вечный Ломоносов, окружённый подстрижен-ным кустарником. Подъезжают автобусы с туристами, тут же появляются мороженицы с лотками: эскимо, ленинградское, самое вкусное за 28 копеек. Я была поклонник этого ла-комства. Теперь на современное мороженое даже не смотрю.
Одногруппники
У меня было уже много знакомых, даже почти друзей. Но всё равно мне было тут тоскли-во и одиноко. В группе пять девочек, две москвички. Зиночка по нац. набору из иркутской деревни, папа, правда, директор школы. Детей в семье около десятка, все закончили институты, Зина младшая. Она медалистка. Она якутка с характерными чертами лица, скупой русской речью, очень скромная и в поступках, и в одежде. Часто мы возвращались с ней с факультета в общежитие пешком мимо химфака, биофака и института аэродинамики, где постоянно стоял гул искусственных ветров, продували трубы. Студенты бегали здесь рядом и развлекались тем, что запускали бумеранги. Зина иногда выдавала смешные вещи и не поймёшь - взаправду она так думает или шутит. Кстати, фамилия у неё была Ходжеева. Например, она как-то мечтательно заявила:
- А хорошо бы было в одну сторону на одной ноге прыгать, а потом на другой. Обувь бы меньше изнашивалась. Видимо, были материальные проблемы. Я не стала спорить или отвечать на такие странные рассуждения, посмотрела на неё молча и перевела тему разго-вора на что-то более реальное.
Помню, меня интересовал вопрос о представлении людей других национальностей о критериях внешней красоты человека. Я решила у Зины проконсультироваться.
- Зина, а как должен по вашим представлениям выглядеть красивый человек?
Она меня разочаровала своим ответом.
- А всё то же: большие красивые глаза, правильные черты лица, небольшой аккуратный нос.
Кстати, у неё носа почти не было, две дырочки. Лицо было плоское и широкое, глазки малюсенькие, не разглядишь. Волосы чёрные, жёсткие и очень густые. Но почему-то это не очень симпатичное лицо чётко отпечаталось в моей памяти, оно стоит у меня перед глазами, я слышу её глуховатый голос, отрывистую речь.
Две девочки – москвички были развитые, хорошо воспитанные, умненькие девочки. А почему бы и нет. А одной папа был военный в высоких чинах. Татьяна в семье была единственной, любимой и избалованной дочкой. Преподаватель ГО всегда ставил нам её в пример, видимо имея представление о чине её отца. Татьяна была мягкая, покладистая, человек жил в своё удовольствие, всё в жизни у неё как-то получалось легко, как по мас-лу.
Другая москвичка Вика. Девушка она была с некоторыми заморочками. Мама бы-ла директором крупной московской школы с уклоном – иностранный язык. Она часто бы-вала в заграничных командировках. Жили они с дочерью при школе. У них была симпа-тичная квартирка. Вход в неё был откуда-то сзади школы. Отец работал в институте физики ФИАНе, был учёный. С мамой они не жили, но прекрасно общались. Они иногда встречались, ходили вместе в театр, в ресторан, всё как у цивилизованных людей. Я вот теперь думаю, что, может быть, их развод был вынужденным, иначе бы выезд за границу ей был бы закрыт. Мы как-то группой отмечали какой-то праздник у Вики в её квартире. Мама с отцом пошли в ресторан. Что я там делала, не знаю. Но как-то я туда попала. Ско-рее всего, мною двигало любопытство.
Девочка, с которой мы больше других сошлись, и даже жили вдвоём долго, была из Геленджика, звали её Люсей. Она выросла в казачьей станице, там отец тоже работал ди-ректором школы, у них в школе была мощная производственная бригада учащихся, много гектаров земли засевалось пшеницей, отец за это имел почёт и уважение и большую награду – Орден. Потом они переехали в Геленджик. Здесь отец тоже был директором школы. У Люси была сильная близорукость, простая не выразительная внешность, но че-ловек она была интересный и тоже немного по- своему странный. Странные люди иногда сходятся. Это с ней мы обошли московские церквушки, стреляли билетики на Высоцкого, и много чего ещё было в нашей московской жизни. Мы несколько часов стояли у музея им. Пушкина, чтобы попасть на выставку Ван Гога. Меня сильно поразило всё то, что я увидела в тот день. Недавно, играя в «Миллионера», я обнаружила, как среди рекламных картинок выскочил портрет Ван Гога, это где он с отрезанным, перебинтованным ухом. Какое-то странное сочетание: тупая реклама и этот художник?
Но с Люсей мы тоже больше не в контакте. Всегда получалось как-то так, что я рвала связи с теми, кто, казалось бы, больше всех остальных приближался ко мне. Я боялась этой близости. И с Люсей мы давно не общаемся.
Экзамены в МГУ
Москва моя началась со вступительных экзаменов. Раз физика во мне победила ли-рика, то выбор пал на физфак МГУ. Слова – элементарные частицы, ядерные реакторы, ускорители, нейтрино, мезоны и т.д .- вызывали у меня восхищение, восторг. Это надо же было довести себя до такой степени увлечения всем этим. Непременно хотелось разгадать тайны вселенной, найти кирпичики мироздания и прочее. Экзамены в МГУ сдавали раньше на месяц - в июле, почему бы не попробовать. Я, правда, сначала вообще о физтехе мечтала, но у меня проблемы со зрением, а там есть ограничения на этот счёт. Три физических заведения страны располагались по сложности, по рейтингу так: ФИЗТЕХ, физфак МГУ и МИФИ. Хочется вспомнить анекдот из студенческой жизни:
«Прилетели к Богу три души, это души московских студентов, соответственно трёх вышеназванных физических заведений. ОН должен был распределить их по месту пребы-вания после земной жизни. Бог решил так. Душа студента МГУ попадёт в Рай, ему на земле было очень трудно. Душа студента МИФИ пойдёт в Ад, ему на земле легко жилось. Насчёт души физтеховца ОН долго думал. Потом решил, что её место в Аду. Это ещё по-чему?. Потому что ему после физтеха и Ад Раем покажется». Я ещё какие-то помню, но может быть разным людям они будут не интересны?. В них нет перца, который сейчас очень всем по вкусу.
Конкурс тогда в МГУ составлял больше десяти человек на место. Сдавать надо бы-ло две физики и две математики ( письменно и устно) и сочинение. После выпускных эк-заменов в школах страны выпускники потянулись в Москву. Возле всех факультетов по-явились змеевидные очереди. Надо было выстоять несколько часов, чтобы только задать документы. Абитуриенты стояли с чемоданами, их сопровождали родители. В очереди многие перезнакомились. Потом, получив направление в общежитие, шли заселяться на Вернадского.
Меня подселили к химикам. Это были третьекурсницы. Они ещё сдавали экзаме-ны. Комната была на четверых, меня втиснули пятой на раскладушке. Девочки все были еврейки. Почему я туда попала? Думаю из-за своей фамилии. Повторюсь, слово Лада ещё было не известно широким массам. Наверное, решили, что я той же национальности. Дев-чонки, кстати, начали меня пытать, откуда я, кто мои родители. Я выложила всё, как на духу. С ними я почти не общалась, завела знакомых среди абитуриентов, было с кем хо-дить в столовую и на подготовительные лекции. Это была девочка – моя тёзка из Вороне-жа, она, к сожалению, не поступила в МГУ, но поступила в свой ВГУ.
Письменные я сдала на четвёрки, устные на пятёрки, сочинение не знаю на сколь-ко, но сдала, оценки не объявляли. Кстати, писала о Лермонтове, кажется тема «Любимый поэт». Так что Михаил Юрьевич тут меня выручил. Проходной был шестнадцать баллов. Так что у меня был даже перебор. Потом я нашла себя в списках поступивших. Помню, несколько раз подходила к спискам, перепроверяла, сама себе не верила.
Всего из нашей школы тогда в МГУ училось три человека. Леночка Шерман была постарше меня и училась на географическом, тоже медалистка, мы были с ней немного знакомы. Ещё один мальчик Слава учился со мной в параллельном классе, Он поступил на экономический. Он был инвалид, потерял ногу, катаясь в прицеп за поездом. С Леной мы иногда контачили, чаще, когда ей надо было что-нибудь передать домой родителям, а сама она поехать не могла. Как обстоятельства меняют некоторых людей. В школе это была скромнейшая и серьёзнейшая девочка, в своём тёмном свитерке, с очень скромной причёской без выкрутасов. Здесь это была порхающая, улыбчивая, болтливая даже красавица, что-то мне рассказывающая про своё свидание, на которое она опаздывала со студентом медиком. Позже она хвалилась мне своей практикой в каком-то заповеднике. Помню её слова:
- Хорошо там, лежишь и отмечаешь – птичка пролетела, записываешь, зайчик пробежал – фиксируешь.
Правда, такому позавидуешь. С ней училась вместе внучка Шнейдер. У Леночки была старшая сестра. Старше года на три. Она тоже школу с медалью закончила. Бывает так в одной семье. Потом она поступила в наш местный пединститут без экзаменов. Тогда ещё так брали медалистов. Осенью первокурсников повезли на картошку на грузовиках. Где-то машину хорошо тряхнуло, свалило немного на бок, и Ленкина сестра погибла, она ле-тела с этой машины. Погибла она одна. Это была трагедия родителей, школы, да и всего нашего небольшого городка.
Я про другие факультеты не знаю, а на физфаке было так: девочки большей частью шли по нац. набору, мальчики шли по льготам из армии, вне конкурса. Ну, были, конечно, и исключения.
Девочка в кителе
Была у нас своя достопримечательность - это «девочка в кителе». Все запримети-ли её ещё во время сдачи экзаменов. Ходила, как-то странно вглядываясь в людей, девоч-ка в весёленьком крепдешиновом платье, поверх которого был надет старенький китель. У девочки были умненькие глазки, коса и всё. Но своим кителем она привлекала общее внимание. Она поступила на физфак, жила потом с нами рядом в общежитии. Немного мне пришлось с ней пообщаться. Она была, что называется, с самых низов, так она сама говорила. Родители алкоголики, работали сторожами. Но она как-то говорила об этом спокойно, вроде бы гордилась этим. Училась она хорошо, экзамены сдавала на пятёрки. А потом она куда-то пропала. У нас такое случалось. Если человек не совсем адекватен, то ему ставился диагноз, обучаться на физфаке ему было отказано, но, учитывая способности и успехи студента, его переводили, например, на мехмат. Так мы потеряли несколько та-лантливых друзей.
Летом мы работали в стройотряде прямо в Москве. Мы строили пристройку к физфаку, выполняли довольно тяжёлую работу. Теперь она стоит, красуется, а когда-то мы лазили там внутри в цементе и шпаклёвке.
Потом нас отправляли осенью, как положено, но не на картошку, а на морковку и свёклу. Жили мы в пионерском лагере. Играли в карты после работы. Во что только я не научилась тут играть, а теперь всё уже забыла. Многие девчонки наши начали тут курить, и я тоже попробовала «Яву», но, к счастью, не получила от этого удовольствие. Здесь я как-то поближе сошлась с одной девочкой из Ингушетии – Мелкумова Света. Мы часто уходили с ней вдвоём за территорию лагеря, на берег реки, вели душевные беседы. Девочка была нежная, или изнеженная? воспитанная, очень музыкальная. Она напевала мне все «Времена года» Чайковского. Это звучало так естественно, как будто я слышала фортепьяно. Потом я попробовала и у меня тоже получилось. Теперь под настроение я сама себе бурчу эти мелодии. Особенно по нраву мне «Осенняя песня», «На тройке» или, скажем, «Баркарола». Мама у Лены была заведующей каким-то гинекологическим курортом на юге страны, папа тоже какой-то чиновник. Зачем таких девочек отправляли глупые родители на физфак. Зачем сюда ехали девочки из далёких кавказских городов, что их привлекало? В Москве были землячества или, если хотите, – диаспоры всех национальностей. Их представители отыскивали своих студентов, приглашали их на свои сходки, не оставляли их без помощи и присмотра. Самая молодая была Зарема из Дагестана, ей было всего шестнадцать лет, или вот Светочка Саркесян из Армении, Вика Базеева из Ингушетии, и ещё можно долго перечислять, это всё девочки, поступившие в МГУ по нац набору. Здесь на «морковке», мы с девчонками вели долгие душевные беседы по вечерам в детских песочницах и качалках. Парни пытались с нами завязать какие-то отношения. Я даже получила новое прозвище – Ладушка, благодаря одному такому ухажёру. Но это всё был не Он, и, слава Богу, я выдержала натиск симпатий и гормонов.
Китайское посольство
На Вернадского рядом со студенческими общежитиями, через проезжую дорогу находится китайское посольство, около него был небольшой пруд с лебедями.. Тогда это было розовато – жёлтое кирпичное здание с каким-то восточным орнаментом. Оно было обнесено монолитной высокой стеной, китайской стеной, тоже с восточным орнаментом. Что там за стеной с улицы не было видно, а вот из окошек общежитий можно было кое-что рассмотреть. Но когда мы там жили, рассматривать было нечего. Отношения с КНР были разорваны вплоть до отзыва посла. А случилось это после событий на острове Да-манском.
Тогда наши бывшие друзья вырезали всю заставу пограничников. Шёл спор из-за территории. А вот в глубоком детстве я помню как, попав, например, в ГУМ у фонтана, можно было очень удивиться, не в Китае ли ты находишься?
Летом того же года я поступила в МГУ. Немного раньше там произошли разборки. Наши студенты бурно отреагировали на события на границе. Там прошли демонстрации протеста. Все фотовитрины возле здания посольства были разбиты. Само здание было за-лито краской, чернилами, бросали бутылки. Мы видели свежие следы этих разборок. Кстати, возле посольства находился пруд, сейчас не знаю. И даже по нему плавали лебеди. Вокруг этой резиденции располагались на некотором расстоянии будки для милиционеров – охрана. Мальчишки, рассказывают, кидали бутылки с краской, их сажали в машины, вывозили за ближайший угол, говорили, что так делать не надо и отпускали. А те, разумеется, тут же отправлялись назад к толпе.
Почему я вспомнила эту историю? Потому что у меня недавно в гостях был один знакомый человек Пётр Г.. Их семья – чернобыльцы. Он привёз мне подарочный экзем-пляр книги от одного местного писателя из соседнего района, они вместе лечились в санатории. Тот сказал, что про меня слышал, про моё творчество. Смешно «Слух обо мне прошёл по всей земле великой», как у Пушкина. Что-то верится с трудом. Так этот Пётр Г. завёл разговоры на разные темы. Он любил преувеличить, мягко говоря. Он был от-ставной майор и сказал, что участвовал в трёх воинах, награды имеет. Я удивилась, воз-раст у него был не очень старый. Он назвал Чернобыль, Даманский и Чечню. Вот тут-то китайское посольство мне и пришло на ум.
Год назад у Петра Г. умерла жена, очень миловидная, весёлая и жизнелюбивая Тама-рочка. Она работала у нас в школе бухгалтером и немного учителем. Она знала столько забавных историй жизненных, так их смешно рассказывала. Я любила её послушать. Ко-гда бухгалтерия переходила на компьютеры, на свои бухгалтерские программы, их этому не учили. Их бросили в это компьютерное море учиться работать самим, так учат плавать. Вот тут-то мы с Тамарой очень плотно поработали. Я ведь тоже эти программы не знала, мы изучали их вместе. Тамара звонила знакомым экономистам, давала мне трубку, я слу-шала их бухгалтерские термины, выполняла на компьютере нужные команды, и двига-лись дальше. Сидели мы часто допоздна. Ну, о разном, конечно, и болтали. Это всё не входило в мои обязанности, я просто помогала. У Тамары была многочисленная родня. Тут пошла чреда юбилеев. Я от её имени писала им поздравления в стихах. Я так узнала всю её родню. Умерла она в один день, не болея, в районной больнице от тромба. Вся родня собралась на похороны. Тут-т я всех их обозрела, всех, кого поздравляла от имени Тамары. Петя её очень по ней страдал. Он каждый день ходил с цветами на могилку То-мочки, выпивал там и спился совсем. Пётр Г. умер недавно, сегодня ему сорок дней, Цар-ство ему небесное.
Самиздат
В Москве я узнала, что такое самиздат. На химическом факультете была группа ре-бят, которые занимались его распространением. В основном это были книги Солженицы-на. Давали читать распечатки книг на одну ночь. Тогда я прочитала и про Ивана Денисо-вича и «Раковый корпус». А парни эти куда-то исчезли, их увезли поздним вечером. Больше они не появлялись. Когда я приехала в Сибирь, Солженицын был уже вне закона. Его следовало изъять из библиотек. Я охотно изучала содержание школьной библиотеки. Там было много интересных книг – иностранная литература. Среди номеров «Роман - га-зеты» обнаружила Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Я напугала старую ма-лограмотную библиотекаршу новым законом и изъяла Солженицына в свою пользу.
Самиздат догнал меня здесь в селе. Девчата, работавшие у нас тут после НГУ и ТГУ, привозили кое-что в распечатанном виде. Конечно, особую ценность представлял Булга-ковский роман «Мастер и Маргарита». Привезла его Зина. Так как желающих почитать книгу было много, то дала она её мне на одну ночь. Я умею читать быстро. Ну, подума-ешь, ночь не поспала, не впервой. Впечатление от прочитанного было сильнейшим. Как удар в сердце. С тех пор это моя любимейшая книга. Я перечитывала её много раз и по частям и по главам. Я тут же приобрела её, как только она появилась в печати. А некото-рые знакомые не могут её до конца дочитать…?
У меня сразу и стихи выскочили по произведению…
Ночь полнолуния
Вновь колдует над миром ночь
полнолуния,
Мне не выдержать, превозмочь
света буйного,
Сердцу грусти не одолеть,
зря старается,
Вновь мне в лунном огне гореть,
снова маяться.
Непонятный, тревожный зов
Звёзд далёких глаз,
Гул взволнованных голосов,
Да обрывки фраз,
То ли прошлое говорит,
эхом множится,
То ли просто эфир звенит
и тревожится…
Вдруг лишившись оков земных,
невесомая,
Ввысь на гибких лучах живых
вознесённая.
Я пойму, что в меня вошла,
тайной скрыта,
Странной женщины той душа
– Маргариты
И печали со мной деля,
тень безумная
Приучила страдать меня
в ночи лунные.
Свет таинственный над землёй
дымом стелется,
И в разумный ночной покой
слабо верится.
Мне в ночи не заснуть опять
растревоженной,
Буду в небо смотреть, вздыхать -
Взгляд восторженный.
А это совсем почти по тексту.
Мастер и Маргарита
Маргарита шла Москвой,
Словно в тех забытых снах,
С расплескавшейся тоской
В затуманенных глазах.
Радость главной в жизни встречи
День сулил со всех сторон,
И мелькали руки, плечи,
Мимо, мимо…, нет, не Он.
А по лужам плыл куда-то,
Отражаясь возле ног,
Как свеча, в руке зажатый,
Жёлтый мартовский цветок.
Вдруг нелепое смущенье:
Может явь, а может сон
Чувств и мыслей возмущенье:
- Это Он, конечно, Он.
Наконец два долгих взгляда
Над Мосеевой пересеклись,
Их тоска, надежда, радость
Вмиг сплелись, в одно слились.
Странным звуком миг взорвался,
Выси мартовской достиг,
Будто над весной раздался
Журавлиный дикий крик.
И в другое измеренье
Мысли, чувства потекли,
Счёт ведя от сотворенья,
От рожденья их любви.
Не заметил он причёски,
И её промокших ног,
И пальтишка цвет неброский,
Лишь в руке - свеча - цветок.
Да два омута – колодца,
Полных боли и беды,
Ощутил, как струйка бьётся
Родниковой в них воды.
Понял всё, и дрогнул воздух
От его негромких слов:
- Мне по нраву больше розы,
Жёлтых не люблю цветов.
Вниз сползла рука бессильно,
Прочь плыла по лужам вдаль,
Как свеча в разливе синем
Жёлтой веточки печаль.
Москва – Ленинград
Москва и Ленинград давно отличались не только поребриками и бордюрами или подъездами и парадными. О соперничестве этих городов мы давно знали. С этим даже столкнулись. Так уж вышло, что наши две девушки подружки, из нашей комнаты, подру-жили с двумя юношами - друзьями. Дружили они основательно. Но ничего удивительного в том нет. Девчонки все были, я бы сказала, переростками, не после школьной скамьи. Парни вообще армию отслужили, да и учились они двумя курсами старше. Ну и любовь у них была серьёзная. Парни были умными, но, как и положено умным людям, с вывихами.
История приключилась неприятная с ними. Играли они в карты, ну что такого, в об-щежитии многие этим занимаются. Но у них какой-то азарт был ненормальный. Играли они несколько дней подряд, пили крепкий кофе, ничего, практически, не ели. Довели они себя до нервного срыва, так что один пырнул другого ножом в этом умопомешательстве. Это при всём при том, что они были близкие друзья. Саша. который получил удар, вы-нужден был обратиться ко врачу. А тогда был такой порядок- сразу ведётся расследова-ние: что, кто, где, как? Не скажешь, тебя отчислят. Признался Сашка в том, что с ними случилось. Тогда взялись, естественно, за приятеля Сергея. У него мать была медиком, и жили они недалеко от Москвы в Рязани. Мама сразу приехала, организовала она сыну психушку и диагноз – Шизофрения, чтобы не посадили и из универа не исключили. Но беда в том была, что с таким диагнозом на физфаке не обучали. Тогда Серёга перевёлся на мехмат. Там принимали всех гениальных, но с диагнозами. Дальше они намерены были через год съездить в Ленинград и снять этот пожизненный диагноз. Ибо, то, что утвер-ждалось в Москве, запросто снималось в Ленинграде и наоборот. Таких случаев было не-мало. Вот я тут впервые столкнулась с этим противостоянием двух столиц на деле. И впервые я услышала это слово, которому в моей жизни суждено было сыграть важную роль – ШИЗОФРЕНИЯ.
Театр МГУ
При МГУ действовал студенческий театр. Через него прошли многие современные артисты, КВН – щики, учёные. Каждый год туда объявляли дополнительный набор. В фойе физфака висело большое объявление с такой тематикой. Моя соседка по общежитию загорелась идеей попробовать удачи
-. Поедем, - уговаривала она меня.
Что только молодым особам в голову не придёт. Мной руководило больше любопытство. Что это такое за отбор. Теперь это называется – КАСТИНГ, дело привычное, а тогда явле-ние незнакомое и загадочное.
Начинала работать комиссия часов в шесть вечера, после всех занятий. Мы приеха-ли поздновато. Там была такая очередь, что жутко теперь и представить. Все хотели быть артистами. Большинство были девушки. Они сидели и стояли, что-то читали, бледнели и краснели, некоторые срывались и плакали. Это был просто кошмар. Мы оказались в конце безумно длинной очереди. Очередь двигалась медленно. Девчонки заходили туда со страхом в глазах и вылетали оттуда разгорячённые, полубезумные. Представьте себе, что мы просидели там до полночи, уже не работало метро, и мы вернулись домой в высотку на автобусе. Соседка моя отнеслась к этому делу очень серьёзно. Она что-то учила, зубрила, переживала, ходила как маятник по постепенно пустеющему коридору. Я знала хорошо к тому времени «Чёрного человека» Есенина и думала, что этого достаточно.
Пока до нас дошла очередь, комиссия уже была никакой, положена на лопатки. Мы тоже уже были никакие, просто физически устали. Не было никакого желания, запала, ничего не хотелось. Хотелось только скорей домой, спать. Но вошли мы, точнее уже вползли, ну что-то прочитали. Я помню, что свои трагические строки читала чуть не со смехом. Меня рассмешила эта полуспящая, уставшая комиссия. А один дедок натурально похрапывал. Хотелось громко чуть ли не спеть Есенинские грустные строки и разбудить дремавших людей. Некоторые вольности я себе позволила. Ну, на том и до свидания. Но некоторый опыт кастингов я получила, и представление об этом теперь имею и могу сказать, что когда-то пыталась попасть в театр при МГУ. Но всё это было как-то глупо и смешно и в полусонном состоянии.
Ну и порядки
Высотку МГУ строили в Сталинские времена. Строили ЗЕКИ, им за работу на верхних этажах, говорят, сроки сокращали. Здание ступенчатовидное. Иногда студенты прыгали из окон на промежуточные крыши. При нас были такие случаи. Прыгали парами и разбивались. Несчастная любовь, наркотики, ещё какие-то проблемы, и всё - молодая жизнь оборвалась.
Все комнаты прослушивались. Что-то там было вмонтировано при строительстве. От прошлого сохранились даже названия. Мы жили по ЗОНАМ. Вход был по пропускам в зону. Но молодёжь шла на разные уловки, чтобы преодолеть кордон при входе в зону. Я один раз сама влипла в глупую историю. Сейчас расскажу. Вечером мы бегали в студен-ческую столовую. Она была этажом ниже, вне зоны. Кстати, в этой полузаземлёной части тогда находилось всё: столовые, пельменная, магазин, разные починочные мастерские, фотомастерская, паспортный стол и ещё много чего, чем мы не пользовались. В высотке можно было жить, никуда из неё не выходя месяцами и годами. Некоторые студенты мех-мата и других факультетов, которые находились прямо тут в высотке, вели такой образ жизни. Это отслеживали социологи.
Чтобы попасть в свою зону, нужен был пропуск. Возвращаемся мы из столовой вече-ром, на меня прямо налетает молодая девица. Она начинает с надрывом рассказывать ка-кую-то слезливую историю, что ей надо попасть в зону к её парню, от этого зависит её жизнь. Она, оказывается, похожа на меня. Ей нужен был мой пропуск и даже мой светлый плащ, чтобы пройти вахтёров. Я немного растерялась, но по доброте души своей отдала ей и пропуск, и плащ. Но теперь мне надо было ждать, когда она пройдёт и потом передаст с кем-нибудь мне мои вещи. Авантюра её прошла удачно, вот только ждать пришлось долго. У меня уже всякие глупые мысли в голове бродили, - как бы не остаться без пропуска. Потом я узнала, что такие гости из города часто посещают наших студентов, явление это обычное.
Иногда в зонах проводились неожиданные облавы. Мы были напуганы и удивлены, когда столкнулись с этим в первый раз. Сначала к нам ворвалась какая-то незнакомая де-вица, ничего не объясняя, залезла в наш шкаф. Вскоре появились дружинники. Они осмотрели комнату, спросили у нас, нет ли чужих людей и, не заглянув, в шкаф, ушли. Мы, наверное, внушали доверие. Девица вылезла из шкафа, поблагодарила нас и удали-лась. Потом, оказалось, что такие рейды проводились часто. Перекрывали лифты. Их было много, до разных этажей. Вылавливали чужих.
Мебель в блоках была дубовая, всё самое необходимое. В каждом блоке были душ и туалет. Кухня на этаже была общая, мы ей не пользовались.
Наши девчонки жили на разных этажах. Иногда идёшь по холлу к кому-нибудь в гости, а там йог стоит на голове. В одну сторону идёшь – стоит, в другую - всё стоит.
Под зданием высотки находится бассейн, где мы плавали и сдавали нормативы целый семестр. Там стояли батуты, и мы на них сначала тренировались управлять телом. Я запи-салась в группу начинающих пловцов. Но после первого занятия меня переместили к тем, кто уже плавает.
Один раз мне довелось встретить в высотке Новый год. Это было интересно. В од-ной математической аудитории всю ночь крутили фильмы Чаплина. По всем углам фойе работали маленькие прилавки, кафетерии. В любом месте можно было присесть, поднять очередной бокал за Новый год и веселиться дальше. Где-то танцевали, где-то смотрели концерт или фильмы. А студенты бегали в свои блоки, сидели за столами праздничными компаниями и опять отправлялись путешествовать по новогоднему фойе Главного здания МГУ, У нас тоже была своя небольшая компания. Но меня скоро это сильно утомило. Эй-фория быстро прошла. Мы добрались до своего блока и долго лежали и болтали с моей соседкой. Поболтать на ночь – это было наше любимое занятие. Говорили на самые раз-ные темы. Мы были ещё очень молоды, жизненный опыт у нас был небольшой, но темы, как не странно, находили. Сплетни тогда у нас были не в моде. Говорили всё больше о высоком и красивом.
В МГУ был свой кинотеатр. Шли новые фильмы. Весело встретили студенты фильм «Сказка странствий». Особенно когда зазвучала песня новоиспечённого студента, в зале был взрыв оваций, криков, свист. Смысл спетых слов очень соответствовал жизнеощуще-ниям студентов. Это про то, что «бедного школяра замучат. «на далёкой стороне, на дру-гой планете, предстоит учиться мне в университете» и т.д..
Была премьера фильма «Солярис» с Банионисом в главной роли.
Там в своём актовом зале мы слушали игру Д. Ойстраха. Там выступал А. Миронов с Шифриным. Позже там студенты встречали А. Дэвис. Там выступал С. Никитин со сво-им ансамблем. И что ещё, забыла.
Если меня вы спросите, я с удовольствием покажу вам своё окошко на фотографии МГУ на втором этаже с видом на Ломоносова и на московские закаты. Наши окна смотре-ли на запад. Под окнами росла сирень. Весной она буйно цвела и будоражила мысли и чувства молодых людей. В компьютерной игре «Чукча» я видела кусочек своей универ-ситетской жизни, свои окошки, схожесть с далёкой реальностью была. Странное сопри-косновение «Чукча» и МГУ.
Преподаватели были разные
Всё больше учили нас мужчины. Про Моденова я уже рассказала. Позже говорили, что на охоте он сломал ногу, добаловался дед.
Лекторы были разные. Один дедушка – божий одуванчик раздражал нас, но мы его терпе-ли. Он был очень высокий, ходил и покачивал своей седенькой головкой, а мы боялись, как бы она не отвалилась. Читал он непонятно, неразборчиво, как бы для себя.
Николаева по общей физике мы обожали. Всё в его лекциях было чётко, ясно, всё на своих местах. Но он был до предела серьёзен, никогда не улыбнётся. И вот, представьте, такой серьёзный человек выдаёт среди лекции: «Вы помните», пауза «вы всё, конечно, помните». Это он реально обращался к нашей памяти, цитируя Есенина. Подобную цитату я как-то слышала в выступлении Путина. Мне это очень понравилось. Люди не чужды и поэзии.
Наш лектор математик был шутник. Он шутил тонко. Читал он нам «ряды», а там в этих рядах обычно много членов, они бесконечные. Чтобы подчеркнуть эту бесконеч-ность, обычно говорят как: «один, два, три и так далее». Наш молодой лектор всегда гово-рил ещё «двадцать семь и так далее». Эта цифра 27 звучала всегда и вызывала у нас боль-шое любопытство, чего это он её называет. Когда он начинал только свой отсчёт, все уже сидели, затаив дыхание и ждали эти самые 27. Тайна осталась нераскрытой.
Очень мне нравился наш преподаватель, который вёл у нас практику на рентгенов-ских установках. Нет, я не путаю, мы н медики. На рентгеновских установках мы изучали структуру металлов, их кристаллическую решётку, это посложнее, чем фото перелома ко-стей. Занятий было, кажется, три по шесть часов. Так вот вёл их у нас добрый, красивый, не молодой уже еврей Петерсон. Он всем нам поставил отлично за практику, с ним инте-ресно было работать и общаться. У него были очень добрые, коровьи глаза, чудо!
Женщин было немного, и они были вредные, все, кроме нашей душечки – англичан-ки. Парни наши в ней души не чаяли. Она была такая жизнерадостная, улыбчивая, добрая. Это она всегда шутила, что у меня английский с французским акцентом. Мне, действи-тельно почему-то трудно дался переход с одного языка на другой. Велика сила инерции в мышлении.
Был у нас ещё один молодой лектор – вундеркинд. Это он мог час писать что-то для себя на доске, выводить нужное уравнение или формулу, потом сказать в конце: «А, всё не так», стереть всё написанное и начать сначала. А мы-то за ним тоже писали, как нам стирать исписанные страницы…
Самые нелепые были преподаватели НВП с военно кафедры и истории КПСС. Это были отставные военные начальники, тупоголовые коммунисты. Они что-то из себя стро-или, ну и нас, конечно, тоже строили. Особенно доставалось парням, их одежде и причёс-ке. На экзамены по общественным предметам надо было приходить скромно одетыми, в тёмной юбочке и светлой блузке, без макияжа. Тогда был шанс получить хорошую отмет-ку. Случалось так, что одна и та же юбка переходила из рук в руки, а точнее с бёдер на бёдра. Это был дефицит.
Да, иногда мы бегали на чужие лекции, нас никто не заставлял это делать. Мы ходи-ли на лекции Андроникова в здание гуманитарных факультетов, предварительно перепи-сав его расписание.
Учились у нас выпускники ФМШ. Их можно было сразу выделить среди остальных. У них был свой клан. Они между собой поддерживали тесную связь. Учились они легко. Большую часть материала по предметам они изучили ещё в ФМШ. Чем умнее был паре-нёк, тем он был расхлябанней в учёбе и в жизни вообще. Некоторые просто вылетали из-за этого из университета. Сказывались несколько лет прожитых в Москве самостоятельно в юном возрасте и влияние некоторых замечательных, но действующих разлагающе на молодые души, преподавателей, которых ребята боготворили.
Особенно запомнились кафетерии с чудесным кофе, вафельным шоколадным тортом или глазированными в шоколаде сырками. Иногда в жертву этой вкуснятине приносился полноценный обед.
Новые комментарии