Олег уютно и вольготно развалился на своем велюровом сидении новенькой сверкающей «Хонды». Серую, в черных крапинках, змею дороги, казалось, слишком медленно глотали ее колеса.
Олег с досадой вздохнул и переключился на четвертую, но эта злая бесконечная змея так и не ускорила свой бег. Он торопился сегодня: в семь утра, когда он еще досматривал последний сумбурный сон, утробным ревом гимна давно канувшей в прошлое страны, таким неуместным в это хмурое заспанное утро, заревел лежащий рядом мобильник. И нежно-воркующий голос Той Одной, – еще один резкий контраст после тяжеловато-торжественного трубного рыка, – мигом согнал с него остатки сна. В трубке раздалось короткое: «Приезжай, милый, ты мне так нужен», но именно этих слов Олег ждал все последние десять лет, ждал безнадежно и отчаянно, давным-давно уже сам утратив всякую веру в то, что они когда – нибудь будут произнесены вообще.
Олег бережно положил мобильник, обычно всегда ненавистный ему, но ставший вдруг таким нужным и прекрасным. Он вскочил с холодной одинокой постели, и рывком накинул на нее покрывало с каким-то молниеносно нахлынувшим ожесточением, подобно тому, как американская военщина накидывает черные мешки на головы своих жертв, и лихорадочно засобирался в дорогу.
И вот теперь – эта бесконечная анаконда дороги, ничуть не сдувающаяся под шинами, извивающаяся бесчисленными изгибами, неминуемо грозя задушить любого несчастного в своих равнодушных ледяных объятьях.
Но впрочем, Олег не замечал всего этого, его мысли, со сверхсветовой скоростью мигом опередив несовершенный симбиоз человеческого тела и железной машины, уже находились рядом с Ней, мгновенно телепортируясь сквозь добрые сотни безликих километров.
Как Она тогда танцевала вальс в своем роскошном сиреневом платье, ниспадающем фалдами до самой земли и Ее нежные ножки стремительно, словно ласточки в свободном полете, едва касались пола, - Олег мечтательно улыбнулся и даже зажмурил глаза, – вся похожая на скромную институтку Смольного, с каким благородным достоинством Она несла свою нежную головку, с каким изяществом делала реверанс…. Олег тогда сразу понял, что пропал, ненароком заглянув в коричневую бездну Ее глаз, навсегда потонув в них, захлебнувшись этой такой манящей бездной.
Он привычным движением нащупал кнопку магнитолы, включив ставшую любимой мелодию «Tombe la neige» Сальватора Адамо, под тоскующие из открытого окна местного клуба звуки которой они один – единственный раз, обнявшись, гуляли по набережной, и Ее каряя бездна ритмично вспыхивала таинственными искорками, в которых так трогательно перемешивались огни дискотеки с огнями реки и набережной. Он тогда держал Ее за талию и что-то шептал Ей на ушко сквозь вьющийся завиток ниспадающего локона, а в Ее веселом заливистом смехе слышался благовест дивно-чистых колокольчиков. И казалось, что этот волшебный вечер никогда не кончится, будет длиться вечность, чаруя и волнуя своей прелестью.
Эх, как случилось так, что этот тоскующе-таинственный вечер стал последним в их истории! Потом были бесконечные бессонные ночи, бесчисленные письма Ей, мириады неотвеченных звонков. Все бесполезно: Она канула в бездну, которой сама же и манила, казалось, навсегда. Ее портреты со временем стали частью интерьера его жилища, слившись с остальным декором, и все реже Олег заглядывал в эту манящую бездну в своих коротких бессвязных и обрывочных снах, в которые он проваливался, точно в черную дыру, каждый раз умирая очередной ночью и вновь воскрешаясь утром, как любил шутить он про себя. И вот теперь – звонок из далекого прошлого, казавшийся звонком из вчера, как будто и не было этих бесконечных десяти лет одиночества, словно они приснились Олегу в кошмарном сне. Сейчас, уже совсем скоро он крепко сожмет Ее в своих объятьях, и наконец, скажет Ей то, что миллионы раз говорил про себя все эти годы! Так вперед же, японский ты доходяга, вперед!
Но змеи очень не любят, когда ими пренебрегают, анаконда внезапно немыслимо извильнулась, наконец-то скинув с себя надоедливую деловито урчащую машину, которая, будто самолет, идущий на взлет, которому не хватило тяги, протаранила бордюр ограждения и опрометью полетела под откос, переворачиваясь, как мяч для американской игры регби. Ее сверкающие некогда части давились и плющились, словно повинуясь какому-то гротескно-вычурному замыслу новомодного архитектора.
И когда это чудовищное сплетение переломанных человеческих костей вперемешку с окрасившимися в красно-дымный оттенок, ставшими причудливо-ажурными железными конструкциями, наконец, остановилось на дне оврага, в нем уже не было ни капельки Любви, - того, что двигало ими. Только вечный покой и застывшее в гримасе равнодушие окутывало их, медленно выстуживая и высасывая остатки жизни.
А Та, которая спросонья набрала не тот номер, сладко зевнула, потянулась, перевернулась на другой бок и продолжила свой прекрасный сон.
Новые комментарии