«Нам не следует бояться врагов – бояться надо своих», – думал Георгий Николаевич Москалёв, недобро глядя на оратора. Не любил он Бадиева и с чувством отторжения ничего не мог поделать. И не хотел. Занимая столь высокую должность, Бадиев существовал помимо его воли, и средства против его самодурства не имелось. Дурь дустом не вытравливается. Остаётся только смиренно сидеть и терпеливо слушать «повелителя». Ненависти к сытому партийному феодалу не испытывал: ненависть и ярость осталась на войне, в далёком прошлом, когда среди крови и страха без них невозможно было выжить.
…За час до начала работы съезда в залах художественного музея открылась отчётная выставка. Георгий Николаевич больше года работал над большим полотном «Битва за Дунай». Долго искал композиционную точность и выразительность полотна. Изготовил массу рисунков, измучил натурщиков, два первых варианта выкидышами случились, и лишь в третьем нашёл дерзкое, но верное по форме решение темы, которое его почти удовлетворило.
Именно за форсирование этой реки при освобождении Венгрии в конце войны ему, молодому парню из забайкальской глубинки, было присвоено звание Героя Советского Союза.
Перекалённая памятью той страшной ночи с 4 на 5 декабря 1944 года картина получилась динамичной, бьющей по нервам – мазки швырял точно, широко, пастозно. Фигуры солдат в широком баркасе выхвачены всполохами разрывов снарядов, лица напряжены, и вода на переднем плане холодна, как беда…
На открытие выставки художник пришёл в строгом чёрном костюме, с орденскими планками на груди и звездой Героя. Всякий раз он смущался своих наград, считал, что многие его боевые друзья заслуживали не меньшего уважения, что ему почему-то повезло больше, чем им, живым и мёртвым. Храбрых людей довелось встречать много, и в этом не усматривал нечто необыкновенное. На войне подвиг – это обычная работа. Потому Георгий Николаевич награды извлекал из шкатулки лишь на День Победы, да ещё два-три раза в год в особых случаях. Нынче случай именно такой – съезд как-никак. Чуть выше среднего роста, крепкий в плечах, он был красив в своих летах. Силушка на убыль ещё не пошла, лишь седина слегка зацепила виски.
Бадиев подкатил на «Волге» с некоторым опозданием. Без него открытие выставки не начинали. Важного гостя члены правления встретили у входа в почтительной стойке. Выполз из машины, неспешно, с ленцой, словно и не опаздывал, поднялся по широким ступеням, у входа поздоровался со всеми за руку. Ладонь слегка влажная, холодная как у мертвеца. При маломерном росте, голову он откидывал назад, смотрел на каждого как бы свысока и насквозь, мутноватый взгляд в пространство проваливался. Круглому лицу розовато-поросячьего цвета тщетно пытался придать умное выражение, зато значительность и важность удавались вполне. В щелках заплывших глаз победно мерцал наполеоновский огонь.
Москалёва он не любил издавна: сияние золотой звезды на чужой груди будило глухое неосознанное раздражение. За собственную пустую грудь становилось обидно. Должность секретаря обкома партии по идеологии не сулила желанного золотого блеска с серпом и молотом, оставалась лишь чахлая надежда когда-нибудь занять кресло первого лица автономной республики.
После обеденного перерыва началось второе заседание республиканского съезда Союза художников. Ну а на первом заседании, как и положено, избрали рабочие органы съезда, выслушали различные приветствия. Хрипя, как старый патефон, запинаясь и покашливая, председатель правления республиканской организации вымучил свой доклад. Теперь по регламенту наступило время обсуждения результатов работы за отчётный период. Скучное это занятие – сидеть и бездельничать, зная, что всё поедет как всегда: прения прозвучат без трений, в меру суровой критики и разумной дозы самокритики пеплом просыплется на собственные головы при весьма показной партийной принципиальности. Вот только важнейшим вопросам творчества будет уделено не очень-то много внимания. С носом по ветру дежурные ораторы непременно поблагодарят партию за неустанную заботу и решение насущных проблем творческой интеллигенции, кого-то похвалят, кого-то пожурят, чтоб знали своё место, а в конце заседания нескольким ветеранам присвоят звания, вручат грамоты и, конечно же, в заключительной речи прославят назначенных «классиков». Сие действо хоть и ритуальное, но к творчеству особого отношения не имеет. Впрочем, наличие «классиков» областного уровня наблюдается повсюду, вопрос лишь в значимости их величин. Далеко не всегда масштабом таланта они оправдывают своё величие, зато часто в холодной тени остаются истинные мастера, не вписавшиеся по каким-то показателям в систему ценностей царствующей в стране коммунистической идеологии.
Первым к трибуне вышел Окладов Александр Александрович – старейший художник и милейший человек. Он зачитал текст небольшого приветственного письма в адрес руководства художественного училища в соседнем областном центре по случаю юбилейной даты этого уважаемого учебного заведения. Большинство присутствующих делегатов съезда в разное время окончили училище, и, конечно, было особенно приятно направить в родное гнездо поздравление со столь знаменательной датой.
Вслед за Окладовым слово предоставили Бадиеву – знатоку дежурных фраз, которые давно и прочно им выучены назубок.
Георгия Николаевича раздражал нравоучительный пафос его выступления, он томился, пока оратор суконным языком вещал про исторические решения съезда КПСС, про творческую ответственность художников, про воспитание талантливой молодёжи.
И тут Бадиев на свою беду вдруг припомнил о приветственном письме в адрес художественного училища соседней области и вознамерился напомнить известную истину, что талант художника оттачивается профессиональной выучкой. Недолго думая, но с умным видом взял да и шмякнул пухлыми губами:
– Талант требует зачатия. Вы все родились из одного и того же места…
– Точно!.. – воскликнул молодой художник Карпинский и громко хлопнул ладошами. В тишине зала хлопок прозвучал как звонкая пощёчина. Он сам от себя не ожидал подобной выходки, но, услышав столь весёлую чушь, среагировал мгновенно и совершенно неосознанно. Зал на три секунды замер, и вдруг все захохотали, заёрзали на стульях, а потом долго не могли успокоиться.
Докладчик побагровел, растерялся. Намеревался изваять изящную мысль, а вышло что-то ужасно непотребное, пошлое. Холодною росою испарина выступила. Носовым платочком промокнул лоб и решил, что в столь каверзном случае ему тоже приличествует изобразить веселье. Выдавил из себя улыбочку, больше похожую на болезненную гримасу, а сам кипел: « Я ж тебя… Ты у меня наплачешься, щенок!..»
– Извините, товарищи, оговорился, – наконец произнёс он. – Но вы, надеюсь, догадались, об чём я э-э-э… хотел сказать. А теперь хочу поделиться тревогой о воспитании молодых кадров. Отчётная выставка в целом получилась хорошая. Но, товарищи художники, я обратил внимание на работы нашего весельчака Карпинского, – он скользко глянул на обидчика. – Взять хотя бы к примеру (фамилию не запомнил) портрет какой-то там пианистки. Здесь, понимаете ли, я вижу очевидность опасности непонимания природы социалистического реализма, его отрыв от связей с простыми людьми, от живой, понимаете ли, действительности.
«Растуды твою туды!.. Бадиев дал сигнал к началу травли, – догадался Григорий Николаевич. –Мстительность – удел мелких людишек. Затоптать парня угодники всегда найдутся. Обалдуй он, конечно, но по всем меркам художник талантливый. В генах вовсе нет лени – вкалывает, как шахтёр в забое».
– Ваша пианистка, – продолжал обиженный партийный сановник, – уж очень какая-то э-э-э… задумчивая или даже несчастная. Глаза опустила, на ветку цветущей яблони смотрит. Зачем она ветку обломала – тоже, понимаешь ли, большой вопрос. Это что – символ её неудавшейся судьбы? Советский человек не должен так выглядеть. Нашему зрителю нужен оптимизм, вера в будущее, вера в нашу родную коммунистическую партию. А если говорить о живописи, то я обратил внимание на такой неприятный факт: очень он какой-то непохожий на остальных художников, слишком манерный что ли… Может, вы, товарищ Карпинский, гнилым западничеством заразились, так мы вас живо вылечим. И не таких вылечивали, понимаешь… Мы вам не позволим самовыражаться. Так и знайте, молодой человек, не позволим!..
Художники помрачнели, словно их самих утюжили бульдозером неправедной критики. Такие угрозы безобидными не выглядели, от них веял ледяной холод чиновной тупости. Совсем недавно, в середине сентября 1974 года, в Беляевском лесопарке столицы бульдозерами и поливочными машинами раскурочили выставку московских протестантов, кто в союз художников брезговал вступать. Жуткая глупость и позор на весь мир!
«Как быть? – гадал Георгий Николаевич. – Промолчать – выгодно. Но подло! подло! подло!.. Не промолчать – опасно… По совести надо, по совести!.. Иначе как потом сжиться с трусостью?!.. Ещё неизвестно, сколько нервных клеток сейчас потрачу, но много больше загублю потом, если на трибуну не выйду, если сподличаю. Надо успокоиться, выступить с убедительными доводами и ни в коем случае не сорваться на повышенный тон».
Он знал, он предвидел: неприятности возникнут. Но звание Героя, репутацию честного человека, надо подтверждать и в мирной жизни. Намотал нервы на кулак и встал, когда под жидкие аплодисменты Бадиев сошёл с трибуны.
– Прошу извинить, – обратился к коллегам, – я пока ещё не записывался в прения, но выступление Николая Семёновича меня не оставило равнодушным. Две-три минуты мне вполне хватит. Регламент не нарушу.
Шепоток ветерком прошелестел по залу. Все догадались: Москалёв пошёл в атаку!
– Думаю, надо уважить просьбу Георгия Николаевича, – сказал председательствующий и смущённо глянул на Бодиева.
– Надо, надо!.. – загудели художники.
«Спокойно, Гоша! Спокойно!.. – приказал сам себе, пока шёл к трибуне. – Не всегда можно истребить нечистую силу, но покорность свою ей показывать нельзя».
– Дорогие коллеги, уважаемый Николай Семёнович! – произнёс с хрипотцой и на паузе обвёл взглядом знакомые лица художников. – Прежде всего хочу поздравить всех вас с открытием выставки, с началом работы съезда. А теперь должен высказать то, что меня волнует. На выставке мы встретили много новых работ молодых художников, и это обстоятельство особенно радует и обнадёживает. В ряды творческой интеллигенции приходят талантливые люди, кому мы должны доверять и кому со временем мы передадим эстафету. Как следует взращивать молодую смену, сказано в Постановлении ЦК КПСС «О работе с творческой молодёжью». В этом документе не встречаются такие строгие слова, как «не позволим», «гнилое западничество» и прочее. Мы и не должны никому угрожать. Воспитывать – должны, передавать лучшие традиции социалистического искусства – обязаны, но казнить за творческий поиск, за самовыражение – грех великий. Самовыражение – главное достояние всякого художника и цель искусства. Непохожесть прежде всего указывает на наличие индивидуальности и таланта. Эта истина знакома всем.
Георгий Николаевич глянул на президиум съезда. Бадиев сидел пунцовый, как в парилке, ёрзал на стуле. Но не кровь вины полыхала в лице, а гнев: «Кто он такой этот Герой Москалёв, чтоб выставлять меня на посмешище!» Он матерился про себя. В груди копился звериный рык, а возразить нечем: против Постановления ЦК не попрёшь.
– Социалистический реализм, – продолжил Георгий Николаевич, – к счастью, не имеет тесных рамок. Нашему человеку свойственна вся гамма чувств и переживаний. Нет таких эмоций, которые надо ставить под запрет, иначе правда жизни уйдёт из искусства. Не будем лукавить: художник Карпинский вне всякого сомнения человек талантливый, и портрет пианистки по всем меркам довольно удачен. Её печаль нельзя запретить, можно только сопереживать, хотя бы потому, что все мы по жизни умеем и веселиться, и печалиться. А ещё хочу обратиться к вам, уважаемые коллеги. Не принимайте выступление Николая Семёновича как указание, не спешите рушить критику на голову молодого художника. Такого указания, надеюсь, вообще не последует: в обкоме партии мелочных людей не водится. Он, конечно, разгильдяй, не умеет глупые реплики держать за зубами, но художник-то талантливый, что отрицать нельзя. В этом зале, я надеюсь, нет ни одного человека, кто был бы не согласен с такой оценкой.
Под дружные аплодисменты коллег Москалёв занял своё место в последнем ряду.
Выводом, будто в обкоме партии нет места для мелочных людей, Бадиев был обезоружен и повержен. После выступления Москалёва он сидел сумрачный и почти не слышал выступающих. А вскоре, сославшись на занятость, покинул зал заседания.
Домой Георгий Николаевич вернулся затемно. Жена встретила в прихожей, помогла раздеться. По лицу угадала озабоченность.
– Ну что, командир роты, опять из окопа вылез? С кем на этот раз воевал? – спросила с мягкой улыбкой.
– От тебя, дорогая, не спрячешься. Воевал… с героями нашего времени. Во всяком случае, они себя таковыми считают…
– Это что же получается?! Выходит, ты – Герой не нашего времени? Не верю! Ты – Герой на все времена! Понял – на все!..
Она обняла мужа, пригладила жёсткие волосы и поцеловала в колючую щеку.
Новые комментарии