13 июля 1826 года, согласно всем официальным документам были казнены пятеро декабристов, «извергов рода человеческого», как назвал их Николай I. В том числе и нижегородец Михаил Бестужев-Рюмин. О том, где находится их могила, ведутся споры почти два века. Но многое стало проясняться. Похоже, экзекуции, которую по-разному описывали очевидцы, были подвергнуты совсем другие люди, а смерть декабристов была еще более мучительной.
Из старинного дворянского рода
Михаил Павлович Бестужев-Рюмин происходил из старинного дворянского рода. Корни его – в Туманном Альбионе. Как выяснил нижегородский краевед Александр Гациский, в 1403 году англичанин Гавриил Бест поступил на службу к сыну Дмитрия Донского, великому князю Василию Дмитриевичу. Сын Гавриила по имени Яков получил прозвище «Рюма». Тогда-то род Бестужевых и раздвоился: на просто Бестужевых и Бестужевых-Рюминых. И их часто путали. Среди декабристов, сосланных на каторгу, было еще трое Бестужевых: Николай, Павел и тезка казненного нашего земляка – Михаил Бестужев. По отчеству – Александрович.
Бестужевы жили в Санкт-Петребурге, а Бестужевы-Рюмины долго не могли найти постоянного пристанища. Петр Михайлович Бестужев-Рюмин был при Петре I воеводой в Симбирске, гофмейстером при вдвовствующей королеве курляндской Анне Иоановне. Когда она стала российской императрицей, получил должность нижегородского губернатора. Но до места назначения не добрался. Неожиданно впал в немилость и его отправили в ссылку в деревню. Впрочем, ненадолго. Новая императрица, Елизавета Петровна, снова сделала его одним из самых влиятельных придворных вельмож.
Оставил свой след в истории и сын Петра Михайловича, Алексей. В 15 лет его направили за границу для обучения наукам. В Копенгагене любознательный юноша увлекся медициной и химией, изобрел весьма эффективное по тем временам средство от малокровия и нервных расстройств. После того, как его отправили в отставку с поста канцлера, уехал в именье своего отца, Николая Дмитриевича Бестужева-Рюмина, в деревню Кудрешки Нижегородской губернии, и здесь поставил на поток выпуск фирменных, «бестужевских капель» - бальзама от многих хворей. И в Нижнем Новгороде, и в Москве, и в северной столице они шли нарасхват.
В Кудрешках и появился на свет будущий декабрист.
Сына своего проглядел
Детство и юность будущего декабриста прошли на нижегородской земле. Одаренный мальчик получил хорошее домашнее образование, увлекался историей, литературой, в подлинниках читал сочинения великих французских просветителей.
Его отец, Павел Николаевич, племянник изобретателя «бальзама от малокровия», служил городничим в уездном городе Горбатове. После того, как вышел в отставку, удачно женился. Его имение приросло селами Зименки и Ямново в Семеновском уезде. Немалый доход приносило и ростовщичество. Бывший городничий богател не по дням, а по часам. От нечего делать построил вышку, с которой в подзорную трубу наблюдал жизнь соседей-помещиков. Но своего младшего сына, пятого по счету, что называется, проглядел.
В 1819 году Михаила зачисляют в кавалергарды. Но год спустя солдаты Семеновского лейб-гвардейского полка, не выдержав изнурительной муштры и произвола командиров, взбунтовались, и молодого офицера перевели из гвардии в пехотную часть, расквартированную на Украине. Здесь он и познакомился с Сергеем Муравьевым-Апостолом и с Павлом Пестелем и вступил в ряды заговорщиков.
В ходе следствия над декабристами выяснилось, что Михаил Бестужев-Рюмин первым поддержал идею Пестеля о необходимости казни всей императорской семьи. И развивал ее. По его мнению, любой Романов, оставленный в живых, представлял угрозу новому режиму.
Надо сказать, что большевики успешно воплотили в жизнь проекты Пестеля, Бестужева-Рюмина и других декабристов. Именно они ввели постоянную прописку, создали ВЧК – копию «блюстительной власти», которая, по замыслу цареубийц должна была «интересоваться умонастроениями сограждан» и выявлять инакомыслящих путем тотальной слежки и перлюстрации писем. Были приняты и жестокие меры против «буйных» кавказских народов.
По определению суда Михаил Бестужев-Рюмин был «главным связующим звеном между заговорщиками», вел к тому же агитацию среди солдат. Когда узнал о поражении выступления в Петербурге, вместе с Муравьевым-Апостолом поднял на восстание Черниговский полк. 3 января 1826 года был захвачен на поле боя с оружием в руках. Узнав об этом, родители декабриста отреклись от сына-мятежника.
Разжалован... из-за неисправности виселицы
Мне удалось разыскать уникальную книгу - «Русскую историю при императорах Александре и Николае», изданную еще в 1847 году. Ее автор, Шницлер, лично присутствовал на казни декабристов. «13 июля, - писал он, - напротив церкви Святой Троицы начали с двух часов утра устраивать виселицу таких размеров, чтобы на ней можно было повесить пятерых».
Но объявления о предстоящей казни не было. Император все продумал до мелочей. У эшафота собрались в основном только ночные гуляки, да еще «от каждого полка местных войск послали по отряду». Поэтому «большая часть жителей покоилась сном, и даже чрез час к месту действия собралось лишь весьма немного зрителей, никак не больше собранного войска... Господствовало глубокое молчание; только в каждом воинском отряде били в барабаны, но как-то глухо».
Но вот, наконец, из ворот крепости вывели осужденных. В воротах была калитка с высоким порогом. Они с трудом поднимали ноги. Пестель был настолько слаб, что его поддерживали конвойные. Когда его вели мимо виселицы, он взглянул на нее и сказал:
- Это слишком. Могли бы и расстрелять.
Приговоренные к смерти увидели небольшую кучку народа на Троицкой площади. Как свидетельствовали очевидцы, «в городе никто не знал, где будут казнить. Одни говорили – на Волковом поле, другие – на Сенатской площади. Народ смотрел молча, с удивлением: отвык от таких зрелищ.
Осужденных посадили на траву – что-то было не готово.
- Странная шапка. Должно быть, не русский, - указал Пестель на кожаный треух палача.
- Это чухонец, - сказал Рылеев.
Муравьев в это время встал на колени, перекрестился и вымолвил:
- Боже, спаси Россию!
«Их поставили «против войск, в которых они служили, - писал Шницлер, - прочли приговор, сорвали эполеты, знаки отличий и мундиры; над каждым была переломлена шпага. Потом их одели в грубые серые шинели и провели мимо виселицы... По дальности расстояния, зрителям трудно было распознать их в лица; виднелись только серые шинели с поднятыми верхами, которыми закрывались их головы. Они всходили один за другим на помост».
На осужденных надели длинные от шеи до пят белые рубахи-саваны, напоминающие смирительные рубашки, и завязали их ремнями вверху, под шеями, в середине, пониже локтей, и внизу, у щиколоток. На головы надели белые колпаки, а на шеи – кожаные ошейники. На каждом из них мелом написали имя преступника и слово «Цареубийца». Имена Рылеева и Каховского перепутали. Заметили ошибку только в самый последний момент.
А далее Шницлер стал свидетелем «ужасного зрелища». «Заиграла музыка, - писал он, - палачи смазывали веревки салом. Но веревки смокли от ночной росы, сало не приставало. Тем не менее приговоренным к смерти обмотали шеи веревкою; палач сошел с помоста, изо всей силы дернул за железное кольцо в круглом отверстии сбоку эшафота и в ту же минуту помост рухнул вниз. Пестель и Каховский повисли; но трое тех, которые были промежду них, были пощажены смертью. Плохо затянутые веревки соскользнули, и несчастные попадали вниз в разверстую дыру, ударяясь о лестницы и скамейки...Им пришлось, кроме страшных ушибов, два раза испытать предсмертные муки... Прошло несколько секунд, и барабанный бой возвестил, что человеческое правосудие исполнилось. Музыка затихла. В тишине, из кучки народа на Троицкой площади, послышался вопль: там женщина билась в истерическом припадке».
Однако этот подробный рассказ о казни декабристов не совпадает с воспоминаниями других очевидцев. Василий Иванович Беркопф, бывший начальник кронверка в Петропавловской крепости, утверждал, что «причиною их падения с виселицы были тяжелые кандалы. Веревки оборвались, - рассказывал Беркопф, - хотя должны были выдержать восемь пудов, колпаки, бывшие на их головах, упали, и трое преступников рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, все было заперто; исполнение казни еще промедлилось. Однако операция была повторена, и на этот раз совершенно удачно». Пострадал только гарнизонный инженер Матушкин, который «за неисправность виселицы» был разжалован в солдаты.
Остальные свидетели казни тоже путались, описывая ее. Никто не упомянул про колпаки. Одни уверяли, что кандидатов в покойники переодели в смертные саваны, другие настаивали на том, что похоронная команда забрала эти саваны себе, и трупы казненных похоронили голыми. Шел шестой час утра, всходило солнце. Было оно кроваво-красным.
Где же это место?
Несмотря на настойчивые просьбы, тела декабристов их родственникам не выдали. Власти сами предали их земле. Но почему захоронили тайно, и в таком месте, которое и по сей день не найдено? Генерал-полицеймейстер Петербурга Княжнин, на которого возложили обязанность вывезти трупы, тайну могилы декабристов унес в могилу собственную. Говорил только, что на скалистом берегу Финского залива «приказал выкопать одну большую яму и похоронить всех вместе, сровнявши землю, чтобы не было и признака, где они покоятся».
Но тезка повешенного Михаила Бестужева-Рюмина - просто Михаил Бестужев - был уверен, что последний приют его единомышленников - «на острове Голодае за Смоленским кладбищем и, вероятно, недалеко от Галерной гавани, где была гауптвахта, потому, что с этой гауптвахты наряжались часовые, чтобы не допустить народ на могилу висельников». Приходила туда, чтобы почтить память мужа, и вдова Рылеева. Тарас Шевченко в 1848 году запечатлел эту могилу в своей картине «Остров Святого Николая».
В 1856 году, когда после смерти Николая I всем декабристам была объявлена амнистия, петербургский генерал-губернатор Суворов распорядился произвести раскопки на месте предполагаемого захоронения. И действительно, были найдены пять скелетов. Но не сохранилось никаких документов, подтверждающих этот факт. Не проводилось и никаких опознаний. Где нашли скелеты, тоже непонятно. Со временем ландшафт неузнаваемо изменился.
Но шли годы. В июне 1917 года, строители, рывшие траншею на Голодае, нашли пять гробов. Их вскрыли. В трех из них лежали скелеты, одетые в офицерскую форму, в двух – в гражданской одежде. Предположили, что это и есть останки декабристов: трое из них были офицерами, двое – Рылеев и Каховский – штатскими. Но смущало другое. Все очевидцы казни утверждали, что мундиры с осужденных срывали и бросали в огонь костра.
Но вскоре начались политические и социальные катавасии, и о скелетах забыли. Вспомнили только в 1925 году – накануне 100-летия восстания декабристов. Но экспертиза показала: останки не принадлежат ни одному из казненных 13 июля 1826 года.
В 80-х годах прошлого века ленинградский литератор Андрей Чернов пришел к выводу, что могилу декабристов нужно искать не на Голодае, а на соседнем острове Гоноропуло. Журнал «Огонек» организовал экспедицию на этот остров. Но раскопки обнаружили только повышенное содержание в почве магния, фосфора и кальция. И – больше ничего. Тем не менее Чернов счел это доказательством, что могила казенных все-таки найдена. Дескать, магний, фосфор и кальций образовались из-за того, что почва пропитана большим количеством извести. И на этом месте поспешили установить памятный знак, хотя многие историки подвергли критике методы работы экспедиции.
Смерть не понарошке
Так где же все-таки место захоронения тел казненных? И можно ли его отыскать вообще? Ответ однозначный: нет, если предположить, что Николай I побоялся выдать родственникам отдельные куски человеческого мяса. На самом же деле «извергов» тайно четвертовали, хотя государь своей величайшей милостью заменил варварскую экзекуцию «цивилизованным» смертоубийством. Но это было величайшим лицемерием. Подписывая «помилование», царь задумал грандиозную мистификацию. Публично казнили совсем не тех, кого надо было, а своих личных врагов Николай I распорядился предать нечеловеческим истязаниям.
Писатель Юрий Серебренников в книге «Железные маски России» упоминает о том, что историки нашли фрагмент донесения уже упомянутого выше Княжнина царю. На его основании можно утверждать, что в ночь на 12 июля 1826 года пятеро вожаков декабрьского восстания были подвергнуты пыткам, четвертованы, а затем и обезглавлены. Княжнин рапортует, что раны им «прижигали горящей соломой», «резали члены», «секли головы». После этого останки были погружены двумя палачами и тремя солдатами инженерной команды Петропавловской крепости в бот, который взял курс на Петровский остров. В донесении царю Княжнин сообщал координаты, где зарыты тела казненных. К сожалению, эти ориентиры уже не сохранились.
Дальше – версия автора этих строк. Император читает послание Княжнина. Его беспокоит мысль: палачи и солдаты могут проболтаться о месте захоронения. Стоп! Сколько их? Два плюс три – пять. Столько же, сколько и мертвых тел. Идеальное совпадение. Так почему бы не избавиться от нежелательных свидетелей, выдав их за декабристов? То есть, запутать все, убить одним выстрелом сразу двух зайцев, а если точнее, самих мятежников, их палачей и могильщиков, устроить спектакль, какого еще не знала история? Спектакль, смысл которого в том, чтобы повесить вместо одних других, которые ничего такого не ожидают. Ну и что? Подумаешь: всего только пять никчемных человеческих жизней!
Скорее всего, им посулили большие деньги, продвижение по службе. Пообещали: сыграете свою роль, мы только имитируем казнь, на самом же деле с вас ни один волосок не упадет. И нагло обманули. Казнь была проведена не понарошке, а взаправду. Два палача-«мясника» и трое солдат никому уже не выдадут царскую тайну.
Подкрепляет эту гипотезу свидетельство начальника кронверка Беркопфа о том, что тела «лжедекабристов» были засыпаны негашеной известью и опущены в могилу с водой. Это было сделано, без сомнения, с одной целью: чтобы их никогда уже не опознали.
Комментарии