Охломон

   – Вот ты мне скажи, Михалыч, почему все люди как люди, но обязательно сыщется какой-нибудь недоумок? Всё что ни сделает, так хоть «караул» кричи, всё боком выходит. Если не самому, так соседу. И ведь в каждом селе, в каждой деревне такой чудик есть. Али не замечал? Точно говорю.
          Вот у нас, к примеру, взять Вовку Масланина. Ты ведь должон знать его. Ну, как же! Вы ж вместе на охоту в прошлом годе ходили. Ну, вспомнил? Так вот. Ведь его никто иначе, как «Охломон» и не кличут. Это ж не мужик, а стихийное бедствие какое-то. Тоже мне – «Я охотник», «Я рыбак»… Тьфу, да и только. Как ни сезон, так с ним прямо-таки анекдот какой-нибудь происходит. Что обидно-то, не дурак какой. Вполне справный мужичок. И мысли какие-никакие в башке водятся. Только все они куда-то ни туда его направляют.       
          Ты, Михалыч, его нонешнюю передрягу слыхал? Не-ет! Ну, ты чо-о! Это ж сказка. Легенда считай. Её внукам рассказывать будут, как пример дурошлёпства. Как же ты не слыхал! Ну-ка плесни мне капель сорок, а я тебе поведаю эту выдающуюся своей глупостью историю.
          В нонешнем годе лёд с водохранилища рано сошёл. Сам знашь. Только чистая вода в это время – полный обман. Тебе любой рыбак-охотник скажет: выходить на воду – всё–равно что в догонялки на минном поле играть. Льдины огромадные чуть водой прикроются и ждут-недождутся чудиков вроде Охломона нашего. К тому ж топляки, деревья целые, что за зиму вымыло с корнями, как копья подводные наставлены. Напорешься – насквозь лодку прошьёт, ахнуть не успеешь. Потому все нормальные мужики дома сидят, ждут, когда вода спадёт, да льды потают. Все, да только не Охломон.
          Он же как удумал: мол, народу на воде нет, а та подтопила лес, островки образовались, на них зверь сидит, его, Охломона-батюшку дожидается. Взял ружьишко своё, нацепил «Вихря» на свою драную «Казанку» и пошёл в чисто море. Токмо не долго гарцевал на своей посудинке. Всего-то километра два от посёлка ушёл, ну, на топляк и напоролся.
Лодка, понятно, на дно, а Охломон наш погрёб по ледяной водице. Да много ли нагребёшь в ватной телогрейке и ватных штанах да по воде вперемежку со льдинами. Ну, считай, потоп чудик наш. Ан не-ет. Чудикам да охломонам всегда везёт. На его счастье недалече торчала вершинка над водой. Этак метра два. Вот Охломон до неё, значит, догрёб да и взгромоздился, как мог, повыше.
          Вот представь, Михалыч, море воды, краёв не видать, волна всё шибче, потому как ветер поднялся. Кричи, не кричи – всё без толку, потому как, я ж говорил, нормальные мужики сейчас не на воде а у телевизора чаем балуются.
Чует Охломон, что замерзать начинает, того и гляди в воду кувырнётся, он тогда ремень со штанов снял и себя к дереву привязал. Ведь, гляди, варит башка, не дурак. Ну а дальше-то чего делать? Висит , коченеет.
          Но, не зря в народе поговорка ходит, что пьяницам и дуракам Господь благоволит. Ведь нашлась ещё парочка таких же охломонов, то же решили фарта охотничьего попытать. Плывут себе тихонечко, по сторонам поглядывают. Один-то и приметил, что на дереве кто-то сидит. Схватил ружьё и кричит напарнику: «Глянь, росомаха сидит. Давай, гони!» Тот, ясно дело, по газам. Только глядит, не больно на росомаху похоже. «Стой! - кричит первому, - вроде как не зверь это. Давай ближе поглядим». Подплыли, поглядели. А Охломон-то уже и рукой шевельнуть не может.
          Сняли они фартового нашего с лесины, влили в него полстакана водки, да снаружи порастёрли. Глядь, ожил Охломонушка. Даже попытался спасителей своих уговорить якорьком пройтись, лодку его достать попробовать. Но те, слава Богу, чуть поумней оказались. Крадучись, еле-еле двигаясь, добрались до берега и сдали Охломончика в надёжные руки его жинки.
          Вот я и думаю, Михалыч, пока мы тут с тобой никак эту бутылку оприходовать не можем, какой-нибудь охломон всю нашу рыбу переловит. Давай, Михалыч, наливай. За везунчика нашего, за анекдот ходячий, за Охломона!