1.
Дабы исполнить царственный каприз,
придворный плотник ночью портил зренье.
Как кость собака, он мундштук изгрыз
над чертежами странного строенья.
Он подмастерью метил в зубы, лют,
кряхтел, обильным потом обливался
не для того, чтоб всякий темный люд
работою его полюбовался.
Неласковый морщинистый старик,
сменивший аркебузу на рубанок,
он эшафот как памятник воздвиг -
во славу сановитых интриганок.
Он, как другие, в эту ночь не ждал,
что до утра погаснет пламя гнева:
нет ничего ужасней, чем вражда
завистниц, если обе - королевы!
2.
И час настал. И вздрогнула земля.
Заря взошла над замком и пекарней.
Нет месяца промозглей февраля
в Британии, нет месяца коварней.
Еще листва не облетела с лип,
и узница стояла в платье черном
и слушала ступеней грузный скрип,
что умножался эхом коридорным.
Крутнулся ключ в заржавленном замке,
и, счет шагов заканчивая краткий,
она брела, зажав в своей руке
багряный лист, подобранный украдкой.
И этот ветром сорванный листок,
что, дымом став, с Путем сольется Млечным,
ей озлобленье побороть помог
и жаркий страх перед безмолвьем вечным.
И в ту секунду, позабыв про гнев,
как забывают о природе риска,
одна из всех на свете королев,
она народу поклонилась низко.
И так прекрасен был души порыв,
и чувство это было так безбрежно,
что, голову на плаху опустив,
она внезапно улыбнулась нежно.
А для другой, не отводившей взор,
похожей на старушку-белошвею,
который рубит собственную шею.
Новые комментарии