Баллада о матери

Сорок первый – год потерь и страха
Заревом кровавым пламенел…
Двух парней в растерзанных рубахах
Выводили утром на расстрел.

Первым шёл постарше, тёмно-русый,
 Всё при нём: и силушка, и стать,
 А за ним второй – пацан безусый,
 Слишком юный, чтобы умирать.
 

 Ну, а сзади, еле поспевая, 
 Семенила старенькая мать,
 О пощаде немца умоляя.
 «Найн,- твердил он важно,-растреляйт!"
 «Нет! – она просила,- пожалейте,

 Отмените казнь моих детей,
 А взамен меня, меня убейте,
 Но в живых оставьте сыновей!"
 И ответил офицер ей чинно:
 

«Ладно, матка, одного спасайт.
 А другого расстреляем сына.
 Кто тебе милее? Выбирайт!»
 Как в смертельной этой круговерти

 Ей сберечь кого–нибудь суметь?
 Если первенца спасёт от смерти,
 То последыш – обречён на смерть.
 Зарыдала мать, запричитала,

 Вглядываясь в лица сыновей,
 Будто бы и вправду выбирала,
 Кто роднее, кто дороже ей?
 Взгляд туда-сюда переводила...
 

 О, не пожелаешь и врагу
 Мук таких! Сынов перекрестила.
 И призналась фрицу: «Не могу!»
 Ну, а тот стоял, непробиваем,

 С наслажденьем нюхая цветы: 
 «Помни, одного – мы убиваем,
 А другого – убиваешь ты».
 Старший, виновато улыбаясь,
 

 Младшего к груди своей прижал:
 «Брат, спасайся, ну, а я останусь,-
 Я пожил, а ты не начинал».
 Отозвался младший: «Нет, братишка,
 

 Ты спасайся. Что тут выбирать?
 У тебя – жена и ребятишки.
 Я не жил, - не стоит начинать».
 Тут учтиво немец молвил: «Битте,-
 

 Отодвинул плачущую мать,
 Отошёл подальше деловито
 И махнул перчаткой,- расстреляйт!"
 Ахнули два выстрела, и птицы

 Разлетелись дробно в небеса.
 Мать разжала мокрые ресницы,
 На детей глядит во все глаза.
 А они, обнявшись, как и прежде,

 Спят свинцовым беспробудным сном,-
 Две кровинки, две её надежды,
 Два крыла, пошедшие на слом. 
 Мать безмолвно сердцем каменеет: 

 Уж не жить сыночкам, не цвести...
 «Дура–матка, – поучает немец, - 
 Одного могла бы хоть спасти».

 А она, баюкая их тихо, 
 Вытирала с губ сыновних кровь…
 Вот такой ,– убийственно великой,-
 Может быть у Матери любовь.