Вечером в субботу
(рассказ)
С утра ещё было солнечно и тихо. Хотя и довольно прохладно. Низкие тучи выстилали даль, спрятав за грязными клубами тёмный бор на круче. А к обеду, подгоняемый порывами ветра, туман клубился уже ближе к посёлку, солнце пропало, небо стало серым и слезливым. Пахнуло влагой, прелью, картофельной ботвой и полынью с убранного огорода. И ещё не завечерело толком, а стало сумрачно и тоскливо. Закапали кусты сирени возле калитки, расплылась тропинка от сарая до крыльца. Продрогший Серёга в наскоро наброшенном на плечи ватнике ускоряет шаг. Крыльцо, сенки, дверь в дом. Ведро с углем передано матери. Десяток минут – и печь наконец-то разогрелась! Сквозь щель над дверцей видно, как огонь пожирает черные комки. В избе становится
тепло и умиротворённо. Светит лампочка на подвязанном проводе. Мурлычет котяра под рукой. Мать ставит кастрюлю на открытую конфорку плиты, через считанные секунды вода в ней бурлит ключом. Хорошо! Скоро ужинать.
А за окном – снежный десант! Крупные хлопья, чуть ли не в шапку размером, падают на мокрую землю и тают. Другие, кому повезло больше, планируют на крышу сарая и стайки, на столбики калитки и даже на электрические провода! И остаются целыми. Снежные полосы режут окна по диагонали, снег валит всё гуще, будто дом поместили в распоротую пуховую перину. И вот замечаешь, что окна сплошь белы: это земля на дворе целиком, без проплешин выстлана снежным пухом. Будто внезапно явившаяся зима решила враз загладить все просчёты и огрехи своей предшественницы – поздней осени: спрятать неубранную прелую листву, грязь, лужи и всяческий мусор, покрыв всё это скатертью чистейшей белизны – для пиршеств своих в морозные вьюжные месяцы.
Пришла из школы сестра Валентина. Она учится во вторую смену. Ей – десять. И, в отличие от Серёги, она – отличница.
- Мам! А я ноги промочила! – гундит сестрица, швыркая носом.
Мать бросается к своей любимице стряхивать снег с пальтишка и снимать мокрые ботинки и чулки.
Мать опять возвращается к столу. Сегодня в честь наступающего выходного дня решила она побаловать семью жареными пирогами – с картошкой и требухой «С «осердием», как она говорит, или как подтрунивает отец: «Ну да, с усердием!»
Горка горячих пирожков на тарелке растёт, шипит и плюётся жиром сковородка на плите. Младший, Валерка, пытается на глазах у матери стянуть пирожок «для пробы», за что получает по рукам. И громко ревёт от обиды.
- Ну, забазлал! Уймися, чёмер тя побери! Все ждут – и ты жди! -сердится бабушка Хима. Она, как всегда, сидит у сундука и занята разбором тряпочек для будущего лоскутного одеяла.
Всё же пришлось вручить малому половинку пирожка, предварительно подув в серёдку. Прочие терпеливо ждут своей очереди.
В доме уютно, чисто, тепло. Вещает «брехунчик» со стены, что-то о соцсоревновании на Ворошиловградском паровозостроительном заводе. Потом идут песни в исполнении Сметанкиной и хора имени Пятницкого. Печь раскалилась – не прислониться! Листаются страницы «Мушкетёров»: миледи строит свои козни. Серёга отрывается от «чтива» только, когда зовут к столу.
- Анадысь вороны кричали как оглашенные – на пургу! Да и то: Покров нынче, - говорит бабушка, ломая свой первый пирожок. У остальных рты давно уже набиты вкуснятиной.
- Анадысь! – усмехается мать. Она давно уже отвыкла говорить по- деревенски. – Что-то рано в этом году снег выпал. Может, растает ещё.
А старая продолжает:
Съеден последний кусок, запит сладким чаем. Серёга с набитым животом скатывается с табуретки к своим «французам».
вопрос отец.
Толян обещал прийти, и тётя Шура!
Он надеется на выигрыш: деньги нужны позарез, ну а с матери много ли спросишь?
Мать недовольно морщится: гости в таком количестве – это снова грязь, а значит, уборка. Она в карты не играет.
Ветер со снегом действительно перестали буйствовать. И, видать, даже подморозило: тёмных проплешин по двору уже нет. Снег лежит ровным слоем и не тает.
Серёга быстро влезает в свои подшитые пимы и фуфайку, нахлобучивает шапку и хватается за дверную ручку.
До избы Тучковых пять минут ходу, тем более бега, пусть даже по скользкому снегу.
- Ты что, за мной? – спрашивает тётка Шура, и тут же надевает пальто, повязывает платок на голову. – А я и сама уже к вам собиралась. Сегодня ж у нас день картёжный! Только Надежды дома нет, на смене она.
Запирается на висячий замок изба. Тётка, переваливаясь, спешит за Сергеем и вдруг останавливается на полпути:
- Тьфу ты, леший! Ну и память у меня! Не выключила утюг! И записку дочери оставить следовало: куда я ушла. А то явится в двенадцать, а в доме – никого!
Поплелись обратно. Розетка – пуста! Пока хозяйка искала бумагу и карандаш – время шло. Серёга сгорал от нетерпения, ведь можно было давно начать игру!
Вернувшись домой, Сергей с удивлением обнаруживает, что игра уже началась – полон дом гостей!
издевательским тоном заявляет сестра Валька, сидя на высоком стуле и болтая ногами. И действительно, пока его не было, пришел Петр – материн двоюродный брат. И Толян с приятелем заскочили, наверняка прямо из техникума.
Сергей чуть не разревелся.
- Ничо! – сказал Петя. – Сыграем, понимаешь, кон, и ты, племяш, подсядешь тоже!
И Серёжке пришлось остаться в незавидной роли зрителя.
Сыграли третью игру.
- А я – крест! – с досадой говорит отец, и бросает пятачок штрафа за то, что ни одной взятки не взял. В блюдечке лежит уже копеек пятьдесят.
- Не помногу ли ставим? – видимо не в первый раз задаёт вопрос обществу прижимистый Пётр. – Хоть бы по три копейки, а то сразу по пять! Это ж новыми! А по старому, понимаешь, сколько? По старому – полтинник!
Все за столом морщатся на его слова. Пятак коновой и за каждый крест тоже пятак – это не много, в самый раз. Если не будешь рисковать, например, брать «резку» «за кон» - больше рубля за вечер вряд ли проиграешь. Рубль теперь с нового года хоть и деньги, но всё равно не великие: две бутылки пива, или шесть булок чёрного хлеба, или четыре раза в кино сходить на дневной сеанс. Ну и что?
- Хотите анекдот? – спрашивает Толик, воспользовавшись временем, пока отец медленно раздаёт карты, действуя покалеченной на фронте рукой.
И, не получив, естественно, возражения, начинает:
- Идёт Хрущёв по выставке абстракционистов и хохочет до уср… «Это что за уроды – рот на лбу? А у того зачем морда фиолетовая? А тут что за загогулина?» Подходит к последней картине в золочёной раме: – «А это что за ж… с ушами?» Ему отвечают: «Никита Сергеевич, так это же зеркало!»
- Да уж точно! – говорит отец после взрыва хохота. – Круглый, как задница. А помните, в «Кубанских казаках» были Христофоровна и Никаноровна. Так он – третий!
Петро нахмурился. Его жену с дочкой, тоже не из сухоньких, уже давно нарекли Христофоровной и Никаноровной. Зная это, он процедил сквозь зубы: «Дурацкое кино! И кто его сляпал – тоже дурак и врун! Сняли, понимашь, глупую сказку про богачество. Люди после войны зубы на полку ложили, за «палочки» надрывались – а у них там кругом жратва возами, балалайки, патефоны, да хомуты на весь экран! Кто и когда такое видовал наяву? Разве что в Москве… Был я там, вот где магазины действительно полные…»
- А теперь у нас как стало с продуктами? – вмешивается мать из кухни. – За хлебом обыкновенным снова очередина – с вечера надо занимать! А самые прыткие – по головам пытаются в магазин проскочить!
- Пролетел опять с зерном Никита – и целина не помогла!
- Зато деньги новые! Копейки в ход пошли, как при царском режиме!
- Ш-ш! – приложил вдруг палец к губам Петро. – Что-то мы шибко разболтались. Отрежут языки-то! Ну, Валя, прикуп берёшь?
- Тогда Толику прикуп, а мне резка. Шестую карту сбрасываю. Что у нас козыри? Пики? Ну, поехали!
- Пётр, ты что это даму валетом бьёшь?
- Ах ты, мешаньки! Спутал! Слепой ведь! Думал, что король! Я ведь толком картинок не разбираю, с грехом пополам вижу не фигуры ихние даже, а только их тень!
За столом весело захмыкали. Петька снова видит «только тень»! В особенности тогда, когда не сработало какое-то очередное его мошенство!
Года три назад трудился он на стройке. И вот однажды дурачился с бабами-штукатурами, подначивал их всячески. А они возьми, да и брось ему в морду жидкого бетону с мастерка! Попало в глаз – и вмиг ослеп Петюня! Ничего не видит – только тени! Первую группу инвалидности дали! Теперь не работает, дома сидит. Всё на ощупь, а в карты режется! Даже цифры и масти спокойно различает. До поры, когда не станет нужной карты. Но слепому всё простят!
Тётка Шура осталась без взяток. Последнюю надежду, шестёрку козырную, убили тузом.
- Что б тебя! – ругнулась она и полезла в кошелёк за пятаком. – Мелочи-то нет! Ну как собиралась играть? Что, может мне теперь колечко на кон ставить? Или в долг кто даст?
- Как это, колечко на кон? – спрашивает Серёга.
- А это как братовья твоей бабки Катьки играли при НЭПе. Спустят с себя всё до кальсон: и деньги, и шубы, и лавку, и дом, и всё, в чём пришли. Напоследок снимает младший с себя обручальное кольцо, то есть самое заветное! «Ну, последняя ставка! Кто мне поможет? Не бог, так чёрт!»
И, глядишь, взаправду всё отыграет: и дом, и лабаз, и штаны заложенные. Да сверх того ещё нагребёт!
- Ну и упекли их, видать, те же черти! - зло говорит отец. – Так и сгинули где-то под Бодайбо в тридцать седьмом. Один из трёх только и вернулся. И то после войны.
- Это тот, что из тюрьмы в бочке с дерьмом убегал? – спрашивает Толик, видимо тоже осведомлённый в биографиях двоюродных дедов, никогда им не виденных.
- Ну да, Алистар! Залез в бочку с головой, его и вывезли из тюрьмы! А там – дай бог ноги! Правда, вскоре опять поймали.
- А, говорят, Аристарх у гипнотизёра помощником был, и сам гипнотизировать умел. Чёрную магию даже читал. За ним, рассказывают, стулья гуськом ходили как живые!
- Было и это. Или вот ещё. Раз дурачил он мужиков деревенских у нас на базаре. Я, мол, влезу сейчас в этот столб, в самое нутро сверху вниз. Вот, говорит, ноги мои ушли, вот – туловище, вот голова уходит… А тут ещё один мужичёнка на телеге с сеном въезжает на площадь. Не загипнотизированный. И орёт: «Да он же вас дурачит, индюков! И не в столб лезет вовсе, а вниз по столбу!»
Тогда наш дядюшка спрыгивает со столба и кричит этому правдолюбу:
- Ты что лезешь не в своё дело? Лучше глянь, у тебя ж сено на возу горит!
Тот смотрит, и впрямь горит! Давай слеги развязывать, сено скидывать, да ногами топтать! А народ хохочет: никакого огня и помину нет, а мужик трудится, сено в труху топчет!
- Зато потом, теперь уж лет пять, как прошло, заявляется он как-то ко мне, - продолжает тётка. – Седая борода до пупа, - начётник! И говорит-то всё по-божески, да по-божески. «Грешил, - мол, - племянница, за свою жизнь я много, а теперь, Бог даст, отмолю всё, что накопил. Каюсь, пощусь, веду жизнь святую. Мне уже за восемьдесят, а грехов-от замаливать ещё лет на двадцать хватит! Потому и живу!
«Ха-ха-ха!» - ответствовало застолье. Тётке дали взаймы. Игра продолжилась.
- У меня сколько оставалось недобранных? – спрашивает внезапно Валька.
- Всего две взятки, - отвечает Толян.
- Ход мой, беру три взятки на козырного туза, конец игре.
Все побросали карты. Валентина сгребла деньги с блюдечка и шмыгнула в соседнюю боковушку считать выигранное.
- Ну дает мелюзга! – восклицает «коногон» Толик. Остальные тоже запричитали удивлённо. Больше всех были разочарованы Петька, оставшийся с тремя козырями на руках, и тётя Шура, проигравшая в раз аж тридцать копеек!
Началась новая игра. Заняв место сестрёнки, Сергей уже бросил коновой «пятачок» на блюдце, взял розданные карты и… Во входную дверь кто-то заскрёбся. Не ориентируясь в темноте, видно, не сразу нащупали ручку двери, шарили по клеёнке, которой она была обита. Все насторожились. Наконец, дверь открылась. На пороге показалась другая Серёгина тётка – Физа!
От удивления семейные открыли рты: с младшей сестрой отца уже лет десять существовали натянутые отношения из-за давнего скандала по поводу дележа дедовой усадьбы! Общения с тёткой практически не было.
- Здравствуйте всем! – дрожащим голосом проговорила родственница. И безо всяких предисловий стала выкрикивать:
- Господи! Там! На озерке! Пьяный Алексей! Господи! Тонет!
- Как тонет? На озерке?
Все знали, что болото невдалеке (озерко) никогда глубоким не бывает, и утонуть в нём мудрено!
- Да пьяный же! Тащила домой – не дотащила! Помогите!
Кандидатуры баб, увечного отца и слепого Петьки были исключены сразу. Значит, идут Серёга и Толян (его приятель уже куда-то смылся).
Бежали к озерку рысью. По дороге срывающимся голосом тётка объяснила, что они с мужем возвращались из гостей, где её благоверный назюськался как сапожник, благо сам заведовал сапожной мастерской. Волокла она его квартала три, совсем выдохлась – он ведь тяжёлый как бревно! Дошли до озерка, стали обходить его вокруг. Но тут супруг (откуда силы берутся?) вырывается из её рук и топает прямо на серёдку болота. Лёд проламывается, и он падает в воду! И помочь некому, народу – ни души!
- Я сперва растерялась, не знала куда бежать, сама поднять его не могу! А потом сообразила: так вы ж тут рядом живёте! Ну и сразу к вам!
- Тогда надо жердину какую-нибудь припасти, - резюмировал Толян. – А вдруг там глубина?
Оторвав от первого попавшегося на пути забора длинную доску, он, как богатырь с копьём, бросился к «озерку».
При неясном лунном свете действительно можно было с грехом пополам различить человека, барахтающегося посредине болотины. Но не подо льдом, а над ним! Толик бросил ему своё спасательное средство и, крикнув: «Держись крепче!» потащил его к берегу за другой конец. Серёга помогал по мере возможностей. На другом конце длиннющей плахи болтался человек, вцепившийся в неё, что есть сил. На нём было приличное пальто, каракулевая шапка, сбившаяся на затылок. И «ехал» он странно, как ледокол: успевший появиться хрупкий ледок с треском ломался под весом его тела, и грязная жижа выступала на поверхность позади. Операция продлилась не более двух минут.
- Что-то быстро мы его вытащили! – озадаченно пробормотал Толян и попытался поднять родственника с четверенек. Пальто на спине у него оказалось сухим! Зато весь перед изгваздан болотной грязью. Однако действительно выпивоха мог утонуть в этой луже, упав лицом в воду!
Толян с Сергеем подняли «утопленника» под руки и зигзагами потащили в горку: намокший родственник весил немало!
Никого не было в этот поздний час на улице, а потому некому было лицезреть дикую картину, как два подростка, что есть силы волокли громадного, грязного и матюгающегося мужика, а сзади семенила его жена, причитая и скуля, размазывая губную помаду по лицу.
Наконец, дошли до дома и Алексея, как мешок с дерьмом скинули на его любимый диван, предоставив супруге самой снимать с него разбухшую от влаги одежду.
- Ой, спасибочки, ребятки, спасибо! Нечем-то мне вас отблагодарить.
Взмокшие и обессиленные «ребятки» переглянулись.
- Да нам и не надо ничего!
- Но вот уж всё, что у меня есть, всё вам отдам!
И она, сколько было у нею в кармане мелкой монеты, высыпала в открытую ладонь Толяна. – « Поделитесь».
По дороге они подсчитали, сколько им перепало. Два рубля семьдесят восемь копеек! Сумма!
- Ну что, разделим? Или, хочешь, в «угадашки» будем играть?
Само собой: предполагается, что выбор-то, в общем за Толяном. Тот на четыре года старше Сергея и силушкой могутной не обделён, а значит может диктовать.
- Ну-ка, что это: гривенник или две копейки?
- Две! – наобум отвечает Серёга. В неверном свете луны жёлтый цвет не различим с серебряным. А монету ему показывали с орла.
- Мимо! А это пятак или полтинник?
Монета в кулаке Толяна зажата так, что кроме верхней части герба с колосьями ничего невозможно разглядеть. И даже толщину монеты определить никак нельзя.
- Полтинник! – кричит Серёга снова наугад, потому как шибко жаждет получить эту большую монету. Толян переворачивает её лицом. Она оказывается стёртым пятаком, давно изъятым из оборота! Ровным счётом не стоящим ничего. На мальчишку посмотрел глаз его судьбы – долгой пустой жизни, о которой он ещё ничего не знает и даже не догадывается! Вся жизнь – стёртый ненужный пятак!
Сергей понимает, что над ним издеваются. Он резко бьёт по чужой ладони. Пятак падает на лёд, подпрыгивает и, звеня, летит в канаву, где и пропадает в снегу безвозвратно.
Новые комментарии