Волкова
Скорое замужество
Гри-и – ша!
Возглас женщины тонул в гулком грохоте и лязганье железнодорожного вокзала. На вокзале посёлка Коченёво было не просто людно – разноцветное и разноголосое море человеческого горя – интересно, как бы изобразил это Пикассо на своих полотнах?! Поношенные пиджаки, кепки, ватники, цветастые платья и белые старушечьи платки, стоптанные сапоги, вещмешки за плечами мужчин – вот какой была она, война. Не грохотали снаряды, не разрывались бомбы, только по вечерам неслышной, извиняющейся поступью молоденькой почтальонши приходила она в каждый дом, - приходила с проклятыми похоронками, заставляя молодых и красивых девчат рвать на себе волосы и проклинать всё на свете: судьбину свою горькую, раннее вдовство, войну проклятую… Свадьбы в Коченёво играли чуть ли не каждый день . Вот и Нюре Аникиной не хотелось в невестах оставаться – Грише её повестку вот-вот должны были принести. К скромной свадьбе родители уж готовы были, чтоб не хуже людей. Да и чего ж не поженить такую пару? Нюра собой пригожая, стройная, русоволосая, с косой до пят, да и жених не подкачал: лучший тракторист в МТС, кареглазый, крепкий, ладный, словно, с плаката осовиахимовского сошёл.
… Красная полоска зари чуть коснулась горизонта, посёлок потонул в розоватой дымке. Тишина. Только у Аникиных в палисаднике шорох. В окошко Нюрино стук-постук - не ветка, нет. Мальчишка-сирота, у соседей приблудившийся, воровато оглядываясь, настойчиво выполнял чью-то просьбу.
- Чего тебе? – косу закалывала на ходу, уж выходить собираясь, - окно толкнула, растворила настежь, да только и видела его. Только пятки сверкнули, а записку, трубочкой свёрнутую, Нюра уж в руках у себя обнаружила. На грязном клочке засаленной магазинной обёртки торопливый Гришин почерк узнала: поняла одно, что сегодня в 10 часов отправляют с эшелоном, что повестка пришла… Как собиралась, не помнила, как к Клавдии Игнатьевне, заведующей райЗАГСа прилетела, какие слова ей говорила – тоже не помнила, - в себя пришла только, когда та её за стол усадила, воды дала выпить.
«Что ж ты, девонька? Вернётся он, тогда и распишетесь. Не плачь, с лёгким сердцем провожай, тогда и дождёшься».
Да не слышала Нюра тех слов, головой мотала, кулаки сжав: «Жена я ему должна быть, жена! К жене он вернуться должен!»
Ничего не сказала зарёванной девчонке Игнатьевна, только волосы заколола, да сумку свою взяла, где печать носила да бланки: «Пойдём, что ли!»
«Гри-и – ша! – звонкий Нюрин голос всё же не потонул в разноголосице вокзального шума, - Гриша, родненький, нашла я тебя, нашла!»
… В маленькой комнатке дежурного по вокзалу в присутствии двух свидетелей – незнакомых Нюре парней с одинаковыми вещмешками за плечами – было совершено то, что соединило навеки Нюру Аникину и Григория Микрюкова. Привычно-отрепетированно, только грустно проговорила свои слова Клавдия Игнатьевна, молча расписались молодожёны, свидетели, - и появилась в стране нашей горькой ещё одна семья, семья, обречённая на разлуку тут же, сразу.
А за окнами коченёвского вокзала уже раздавалось командно- тревожное: «Становись!»
Гриша вещмешок за плечи, невесту обнял, поцеловал быстро, торопливо:
- Жди, Нюра, вернусь, не могу теперь не вернуться!
- Гришенька! Родной! – Нюра не разжимала рук, - ну хоть денёчек бы ещё, может, попросишь, чтоб оставили…
…Грянули музыканты «Прощание славянки», лязгнули железные колёса. Уже строже и жёстче прозвучала команда «По вагонам!». Разошлись по домам люди, и только одинокая Нюрина фигурка маячила на рельсах, словно не верила, что уж окончательно уехал на фронт её Гришенька, что не ошибка это, не путаница.
Дни потянулись в ожидании письма. Как во сне, ходила Нюра на работу, разносила по селу почту. Её ждали в каждом доме. Старики выходили навстречу, вглядывались мутными слезившимися глазами: добрую весть несёт молодая почтальонша или чёрную похоронку? Женщины, завидев её издали, оставляли работу, тоже выходили, осторожно вглядываясь, стараясь угадать по шагам да по походке дальнейшую свою судьбу, словно от неё, от Нюры, всё зависело в эти минуты… Вот только ей самой, жене-невесте, так и не было весточки. «Где ты, Гришенька, что с тобой, почему весточку послать не можешь?» - сколько ночей недосыпных пережила Нюра в тот первый год войны, сколько слёз выплакала, пока и ей не выдала судьбина чёрный вдовий билет.
Похоронка на Гришу пришла в тот самый день, когда Нюра впервые почувствовала, что она не одна теперь на белом свете, что носит в себе другую жизнь. Тихонько скрипнула калитка. «Кто там?» - подумала Нюра, подвязывая платок, обуваясь на ходу. Стук в дверь был осторожный, нехороший. Зина, начальница её, что почтой заведовала, вошла, чуть скрипнув дверью, не спрашиваясь, присела на табурет. «Вода есть у тебя? Напиться бы», - а взгляд в строну уходил, прятался.
«Говори», - голос Нюры был сухой, приказывающий.
Зинаида молча протянула Нюре конверт: «Вот, почту принимала, думаю, дай сама отнесу. Ты давай-ка, отлежись, не выходи сегодня на работу». И, затворив за собой дверь, вышла тихонько, как бы извиняясь.
Но на работу Нюра пошла. И ходила до самых родов. Родила она в июне мальчика. Назвала Гришей, в честь отца-героя. Да, именно героем остался он для Нюры, хоть и был – то всего в одном бою, первом в своей жизни. Так и не успел солдат написать своей молодой жене с фронта, не успел будущими наградами похвастаться, сына понянчить. Ничего не успел.
Давно закончилась война. Уж и не остаётся в живых её свидетелей и участников. Но вот живут в Коченёво Микрюковы. И повелось в их семье так: если сынишка рождается, так Григорий уж обязательно, не иначе! А это значит, что всё было не зря. Значит, жизнь продолжается! За это ведь и погиб в далёком 41-м гвардии рядовой Гриша Микрюков.
Прошли годы. В юбилейный победный, в 2000 –й, правнук солдата, тоже Гриша Микрюков, закончил Профессиональное училище №9 в г.Новосибирске по профессии «электромонтажник». Сейчас работает в родном Коченёво, строит свою семью и мечтает о детях. И знаете, я почему-то уверена, что если у него родится сын, то он назовёт его Григорием.
Так уж повелось у них, у Микрюковых.
Новые комментарии