Сергей Серпанов.Вечер поэзии (Кухно, Плитченко, Соколов).

ВЕЧЕР ПОЭЗИИ

Все действующие лица этого небольшого сюжета за исключением автора, увы, уже не с нами. Последним ушел из жизни мой друг, новосибирский поэт Анатолий Соколов. Случилось это в апреле 2010 года. На похороны его я приехать не смог. Супруга Толика, Елена, сообщила о его смерти слишком поздно.

Мы познакомились с Анатолием в армии. Судьба распорядилась так, что служить в 38-й ракетной дивизии довелось и призывникам из Ставропольского края, где я жил, и из Новосибирской области, где родился. И после карантина нас распределили вместе с Толиком в батальон боевого обеспечения, которым командовал майор Талалаевский.

Часть только что перевели в Северный Казахстан из Ялуторовска Тюменской области. Это случилось после того, как офицер Главного разведывательного управления  Генерального штаба Министерства обороны СССР Олег Пеньковский выдал американцам места дислокации дивизий ракетных войск стратегического назначения. Предатель после суда над ним был расстрелян.

Но казарм к тому времени в степи еще не построили. Первую зиму мы жили в палатке. Она была рассчитана на сто человек и была продуваема всеми ветрами. Две печки-буржуйки никакого тепла не давали. Дневальный по утрам выметал из-под коек снег. Спали одетыми.

Но Толику повезло больше, чем мне. Его отправили в жаркий Чирчик учиться на хлебопека. После этого перевели в хозвзвод. Но наша дружба продолжалась. Мы оба писали стихи, оба печатались. Когда я еще учился в школе, у меня вышла подборка стихотворений с фотографией в альманахе «Ставрополье», а потом и первая книжка в Ставропольском книжном издательстве. Толика тоже публиковали в местной прессе.

Но печь хлеб ему не доверили. Начальство поняло, что на уме у него одни стихи, что Толику больше не до чего. И его отрядили в кочегарку, как Виктора Цоя. Она стала местом, где мы читали друг другу стихи, обменивались мнениями о литературе, искусстве, а иногда просто хулиганили. Однажды сочинили поэму «Гениальный секретарь», посвященную Брежневу. Она очень длинная, я процитирую только небольшой фрагмент:

Это, в общем-то печально,

Но опять в России царь –

Оптимальный, гениальный,

Генеральный секретарь.

Он от всех от нас отличен,

И теперь, как видно, он

Повсеместно возвеличен,

Повсеместно учрежден.

Нас преследуют портреты

С мощной порослью бровей,

Будто в мире больше нету

Никаких других людей...

Мы уничтожили все черновики – хранить их было очень опасно. Можно было загреметь за решетку. И со временем многое выветрилось из памяти (в 2009 году мы с Толиком пытались восстановить текст, но восстановили приблизительно лишь его треть).

Так прошли три года. Толик вернулся домой в мае 1968 года, я – в июле, отсидев месяц на гауптвахте за неподчинение командирам. Хотели отправить в дисциплинарный батальон, но я объявил голодовку – такое в Советской Армии не практиковалось. К тому же – так совпало – один из «губарей» попытался повеситься. Был большой скандал, и меня демобилизовали. Впрочем, ненадолго. В августе  призвали в армию... вторично. И отправили в Чехословакию – усмирять восставших. К счастью, стрелять в кого-то не пришлось. Нашу команду неожиданно вернули домой.

В 1970 году у меня была сильная депрессия. Погибла любимая девушка, и я сильно переживал. Не выдержал и приехал в Новосибирск к Толику.

Он тогда учился на филолога, посещал семинар Ильи Фонякова. Я тоже учился - в Московском полиграфическом, но заочно. И работал в газете. Если Толик жил на стипендию, правда, еще и подрабатывал на вокзале – разгружал вагоны, то я имел стабильный заработок и кое-какие сбережения.

Мы, конечно же, отметили нашу встречу в квартире Толика на улице Спартака. Я привез бочонок вина, но вот с закуской была напряженка. И мы отправились в магазин, который встретил нас пустыми полками. С продуктами в Новосибирске было гораздо хуже, чем на Кавказе.

- Давай махнем в ближайший ресторан, - предложил я. – Там и затаримся.

- Это дорого, - пытался остановить меня Толик.

- Не волнуйся, - успокоил я его. – Деньги есть. А вообще деньги – это сор, ты прекрасно знаешь.

Толик знал, и мы пошли искать съестное. И встретили собратьев Анатолия по поэтическому цеху – двух Александров: Плитченко и Кухно.

И тот, и другой уже были членами Союза писателей, выпустили по нескольку поэтических сборников. Но оба относились к начинающему литературу, каковым был тогда Толик Соколов, с большой симпатией.

Мы пошли в ресторан. Сейчас я не помню, в какой. Кажется, где-то за мостом. Посидели, выпили. Я попросил официантку сообразить что-нибудь на вынос. Тогда это запрещалось, но после того, как я сунул ей крупную купюру и сказал, что сдачи не надо, она смилостивилась и принесла довольно тяжелую авоську (полиэтиленовых пакетов в те годы еще не придумали). Когда мы вернулись к Толику, то обнаружили там жареную курицу, салаты и четыре бутылки дорогого вина.

Вечер этот превратился в вечер поэзии. Сначала читали стихи мэтры. Но они меня почему-то не впечатлили. Особенно Плитченко. Нехорошо, конечно, об ушедших в мир иной отзываться не в мажоре, но ничего поделать с собой не могу. Александр быстро захмелел и читал что-то, очень похожее на бредятину:

 «Будет весь – в первой встречной

 Крестьянской избушке,

 Пичужке, ромашке –

 Слит и спаян с моею дорогой,

 любовью, тоской...

Запомнил я и еще один фрагмент:

 «Этот маленький кедр – с белку величиной –

 У дороги в лесу повстречался с тобой нам.

 Милый, маленький кедр, неуклюжий, смешной –

 И поныне душа за него неспокойна».

Потом, когда мы остались одни, Толик открыл мне один секрет.

- Плитченко вась-вась с Александром Смердовым, возит ему из своего села Чумаково мясо, и тот его продвигает.

Если мне не изменяет память, Смердов был в те годы каким-то литературным командиром.

Поэзия Кухно, как я судил тогда, отличалась большим профессионализмом, хотя и была пафосной. Но были строки, которые нам с Толиком понравились. Например, такие:

«Твои зеленые ладошки

не опалит июльский зной» -

речь шла о ландышах.

    Или:

    «Пусть говорят,

                    что все на свете тленно,

 а я не верю тленности моей...».

На этом фоне стихи Соколова выглядели предпочтительней:

Ты теперь за широкой рекой

Через мост от сентябрьских мест.

Над зеленым заплыл далеко

Благовест, благовест, благовест.

А вчера прошлогодний балет

Выступал меж чугунных перил,

Опускался зеленый берет

На больные глаза балерин.

На ларек, на ларек, на ларек!

И повеет зеленым карниз.

Желтоглазый мохнатый зверек

Запищит из-за черных кулис.

Завершив оборот годовой,

Если в очередь нынешний взнос

Нам придется платить головой,

А взамен – рыбьи головы звезд.

Я сказал ему тогда, что это попахивает Блоком. Но теперь я готов взять свои слова обратно. Это - Анатолий Соколов, и тут нет никакого сомнения.

Вот и все. Но мне было приятно общаться с товарищами Толика. Это были люди из другого века. Но память о них, как я думаю, должна сохраниться.