Вход на сайт

Сейчас на сайте

Пользователей онлайн: 0.

Статистика



Анализ веб сайтов

Вы здесь

Сергей Серпанов Мой друг уехал в Магадан. Все из-за "ляпа".

 

МОЙ ДРУГ УЕХАЛ В МАГАДАН. ВСЕ ИЗ-ЗА «ЛЯПА»

Если собрать все курьезы и газетные опечатки за всю историю российской журналистики, получилось бы, наверное, немало толстенных томов. Много смешного и в то же время печального кроется за каждым «ляпом». Сколько искореженных судеб, сколько лагерных сроков, сколько пуль в затылок!

 

Но, несмотря ни на что, «ляпы» все равно появлялись с закономерностью присутствия изюма в сдобной булке. И даже всесильные вожди «всех времен и народов» не могли ничего с ними поделать.

Как на Луну запустили мясорубку

Было это в ноябре 1970 года. Радио и телевидение трубили вовсю об очередном «крупном достижении советской космонавтики» - доставке на спутник Земли автоматического аппарата «Луноход-1», ни слова не говоря о том, что американцы уже оставили там свои следы.

Редактор нашей многотиражки «Химик» Невинномысского химкомбината, Иван Захарыч (мы звали его Захрычем), собрал весь личный состав и строго-настрого наказал в очередном номере напечатать информацию об этом эпохальном событии.

- И желательно с фотографией, - добавил он.

- Да где ж я ее возьму? - воскликнул фотограф Иван Костенко.- Это мне надо на Луну слетать. Оплатите командировку?

- Ничего! - оборвал его редактор. - По телевизору «Луноход» показывают, вот и щелкни.

И Костенко отправился домой - дежурить у телевизора.

На следующее утро, едва только принесли свежий номер «Химика», в редакции раздался тревожный телефонный звонок.

- Где Захарыч? - не здороваясь, спросил секретарь парткома Балин.

- Нет его, - ответила уборщица. - И в ответ услышала гневную тираду:

- Поглядите на первую страницу. Что это вы там изобразили?

Уборщица отложила тряпку, взяла в руки газету. И обомлела: печатники перевернули «Луноход» вверх ногами. И это действительно было Бог знает что. Не «Луноход», а нечто, очень напоминающее... мясорубку.

Рядовые читатели, к счастью, не звонили. Им было как-то фиолетово, что там по Луне ползает. Их больше заботило состояние очереди за колбасой.

Пшеница слева, пшеница справа

Шел 1971 год. Корректора в нашей многотиражке не было - его обязанности выполняли литсотрудники. А их всего двое: я да Слава Стадниченко, бывший матрос торгового флота. По четвергам (газета выходила раз в неделю) редактор отправлял нас в типографию. Торчать там приходилось довольно долго, а Слава больше часа на одном месте усидеть не мог.

- Может, выйдем на «Орбиту»? - предлагал он («Орбитой» называлось ближайшее питейное заведение).

- Давай повременим, - уговаривал я его. - Сделаем дело - тогда.

Но Слава настаивал, и мы, перехватив по стакану портвейна, теряли бдительность. Опечатки шли косяком, за что на следующее утро мы получали очередной разнос.

После телефонного звонка из парткома (газету там читали значительно внимательней, чем мы), редактор, побагровев и сдвинув очки на лоб, что свидетельствовало о его крайнем негодовании, задавал сакраментальный вопрос:

- Сколь раз в «Орбиту» заглядывали?

- Всего два раза, - оправдывались мы (на самом деле это было не так).

- А почему же тогда в передовице «ацетон пошел на отдых», а не в отходы?

Тут подоспел праздник - День Советской Армии. По этому случаю выпустили номер. В нем в числе прочих материалов была напечатана заметка об одной медсестре-фронтовичке.

В пятницу она позвонила в редакцию.

- Зачем вы так надо мной посмеялись? - спросила она.

- Мы? Над вами? Даже и не думали, - растерянно проговорил я.

- Нет, обидели, обидели. И еще как! Дальше некуда. Вы прочитайте заметку внимательнее. Особенно шестую строку сверху.

Мы со Славой развернули свежий номер многотиражки и прочитали: «Во время войны Евдокия Дмитриевна работала в ВОЕННО-ПОЛОВОМ госпитале». «Ляп» на удивление прошел больше никем не замеченным.

Но жизнь продолжалась. Мы дожили до Первомая, потом до Дня Победы. Отметили, естественно, и все остальные праздники, коих, как и сейчас, была тьма-тьмущая. Но приближался очередной - День работников сельского хозяйства.

- Выпустим разворот, - сказал редактор на летучке. - О связях химиков с тружениками полей.

Мы со Славой настороженно молчали. Эта задумка не вызывала энтузиазма.

Редактор распределил обязанности. Поручил фотографу сделать снимок с пшеницей, выращенной без внесения в почву минеральных удобрений, и пшеницей «химинизированной».

- Да где ж я на одном поле такую найду? - взроптал фотокор Леша Легеза (Иван Костенко уволился незадолго до этого).

- Я что - должен тебя учить? - ответил редактор. - Клей у тебя есть? Ножницы дам. Из двух снимков один сделаешь?

Мне выпадала самая сложная миссия.

- Напиши письмо от имени колхозников, - сказал шеф. - Пусть поблагодарят химиков за то, что урожаи растут.

- А у нас такого письма нет, - прискорбно ответил я. - За ним нужно куда-то ехать.

- Ехать некогда, - оборвал редактор. - Да и незачем.  Возьми да сочини.

- Ну нет! - возмутился я. - Это же ведь натуральный подлог!

- Делай, как я сказал! - прикрикнул редактор. - Ответственность беру на себя.

- А подписи? - не унимался я.

- Придумай, какие хочешь. Фантазии, что ли, не хватает?

Вскоре материалы для газетного разворота были подготовлены. За исключением одного - пресловутого письма колхозников.

- Ничего у меня не получается, - чистосердечно покаялся я. - Не могу - и все.

- Ладно, - смилостивился редактор. - Молодежь, что с вас взять? Это же так просто...

И стал диктовать машинистке:

- Мы, колхозники колхоза «Кубань», с большим удовлетворением...

Через несколько минут письмо было готово. Но тут редактору кто-то позвонил, и он, нахлобучив шляпу, выбежал, на ходу бросив мне, чтобы подписи колхозников я придумал сам.

На глаза попалась газета с сообщением о том, что состоялось отчетно-выборное собрание Ставропольской писательской организации. И я добросовестно переписал несколько фамилий из числа выступивших в прениях по отчетному докладу и добавил: «колхозники колхоза «Кубань».

Леша Легеза в это время принес снимок пшеничного поля. Склеен он был из двух частей, но Леша клялся, что на газетной полосе это будет незаметно. С ним никто не спорил: качество печати в местной типографии было таким, что, скорее всего, не будет заметна и сама пшеница.

Все вроде бы шло, как надо. Проверив заголовки, мы со Славой дали «добро» печатникам и с чувством исполненного долга разошлись по домам.

 

Поздно вечером в дверь моей квартиры позвонили. На пороге стоял Слава.

- Одевайся, - сказал он. - Поедем в типографию.

- Что случилось? - спросил я. А случиться должно было что-то совершенно непоправимое.

- Все очень просто, - объяснил Слава. - На этой чертовой фотографии все не так. Там слева должна быть пшеница с удобрениями, а она - справа...

Мы поехали в типографию. Набор уже рассыпали, а в ночную смену линотиписты заново набирать материалы не собирались. Они помогли лишь тем, что отлили в виде печаток слова «слева» и «справа».

- Вот сидите и штемпелюйте, - напутствовали они нас.

Но неприятности на этом не кончились. Недели через две приехал в Невинномысск писатель Вадим Чернов. Он работал над книгой о химиках, о строительстве самого крупного по тому времени в стране комбината по производству минеральных удобрений. Зашел и к нам в редакцию, попросил разрешения полистать подшивку.

Изучал он ее дня два или три. Что-то выписывал, а потом уехал. А через год книжка вышла. Называлась она «Хлеб для земли».

Вскоре бородатый Вадим, который представлялся не иначе, как «простой советский Хемингуэй», снова объявился в Невинномысске. Он был вне себя от возмущения.

- Аферисты! - взял он с места в карьер. - Это же надо так подвести человека!

Мы недоумевали.

- Я теперь ни одному писателю в глаза посмотреть не могу, - заявил Вадим. - Все считают, что я их специально в колхозников переквалифицировал. Никто со мной не здоровается...

 

И тут до нас дошло. Писатель добросовестно процитировал письмо, сочиненное редактором. Вместе с подписями.

Впрочем, Вадим на нас долго не обижался. Искупая свою вину, мы сбегали в магазин, а вечером еле-еле втащили «простого советского Хемингуэя» в рейсовый автобус. При этом он заметил, что хоть мы и аферисты, он нас все равно уважает...

Иди ты!

Заведующие отделами культуры и писем Юрий Григорьевич Дубинин и Леня Глуз были заядлыми шахматистами. Едва ли не каждый вечер после работы они оставались в редакции и засиживались допоздна. А днем Леня Глуз, когда у него выпадало свободное время, любил кого-нибудь разыгрывать.

 

Надо сказать, в нем пропадал талант пародиста. Он хорошо имитировал голоса, особенно старушек. И разыгрывал главным образом своего друга, Юрия Григорьевича. Зайдет в наш с Пашей кабинет и звонит ему, вещая шамкающим голосом:


- Юрий Григорьевич, вот вы вчера написали про старушку по фамилии Тупорылова, а ведь она четыре месяца назад умерла. Несолидно это как-то.

 

Дубинин был человеком мнительным. После такого звонка он обычно ходил взад-вперед по коридору и на расспросы коллег говорил:

 

- Я дал «ляп». Теперь, наверное, меня уволят.

 

Но в это время выходил Глуз и, смеясь, признавался, что разыграл Юрия Григорьевича. И тот прощал своего обидчика.

 

Но однажды приехала в Черкесск редактор отрывного календаря. Дама запенсионного возраста. Звонит редактору:

 

- Не подскажете, кто может написать для отрывного календаря 30-строчную заметку о туризме в Карачаево-Черкессии?

 

- Подскажу, - говорит редактор. – Юрий Григорьевич Дубинин.

 

И дает номер его телефона. Если бы он знал, какую оплошность допускает!

 

А бабушка телефонирует Дубинину.

 

- Здравствуйте, - говорит она шамкающим голосом. – Это вас беспокоит редактор отрывного календаря…

 

Юрий Григорьевич, думая, что это очередной глузовский розыгрыш, не дослушав, вешает трубку.

 

Но бабушка проявляет настойчивость. Она звонит снова:

 

- Здравствуйте, это редактор отрывного календаря...

 

- Знаешь что, иди ты в ж.., - сказал Дубинин.

 

Что тут началось! Юрия Григорьевича вызвали на ковер к редактору. Дали накачку. А он никак не мог взять в толк, что звонил ему не Глуз, а кто-то другой. И в шахматы они больше не играли. И даже не разговаривали.

 

«Хрущев – бандит»

Этот случай произошел еще раньше - в начале 60-х годов.

... Однажды редакция газеты «Пятигорская правда» получила письмо. Воин-пограничник рассказывал о своей службе и просил опубликовать стихи, написанные им. Они начинались что-то вроде «Хорошо в стране родной» и были добротно скроены. Их напечатали.

Утром редактора газеты арестовали. Еще не проданные экземпляры «Пятигорской правды» изымали из киосков. Чекисты останавливали почтальонов, рылись в их сумках. Приходили они домой и к подписчикам.

 

А все из-за того, что цензура не заметила, что творение «пограничника» было акростихом. Если прочитать первые буквы каждой строчки, получалось: «Хрущев – бандит».

Газету после этого закрыли совсем. Редактор получил срок.

- Я еще легко отделался, - рассказывал он потом. - Дали мне два года за халатность. А вот корректор схлопотал 7 лет. Признался, что был автором этого стихотворения. Но тогда объявляли себя и резидентами американской разведки, хотя шпионажем и не думали заниматься.

 

Пятигорский промах цензуры был не единственным. Политические «ляпы» время от времени имели место. Ставропольская комсомольская газета «Молодой ленинец» решила выпустить номер под шапкой «Два мира - два образа жизни». Естественно, прославлялась наша советская действительность и воздавалось должное «проклятому империализму». И все бы хорошо, да вот попутали в типографии две одинаковые по размеру клишированные рубрики. И поместили под одной из них, называвшейся «У них», снимок, на котором были изображены сияющие от счастья дети, а под другой, носящей название «У нас», - фотографию мужа и жены, которые, не выдержав тягот жизни, повесились рядышком.

 

Но больше всех удивила газета Приморья, которая в день открытия краевой партийной конференции вышла под шапкой «Коммунистов - в море!». Подразумевалось, что направлять их нужно на самые трудные участки.

...Сейчас к «ляпам» относятся значительно мягче. Наконец-то дошло: они будут существовать, пока существует журналистика.

 

 

 

 

Новые комментарии

Медиа

Последние публикации