Отец уходил на войну. Подавленные предстоящей разлукой, мы сидели на крыльце дома, вдыхали запахи цветущей сирени в палисаднике, и я чувствовал на своём плече его сильную, ласковую руку. Вторую руку он положил на лежащий рядом загадочный свёрток. Над деревней пронёсся унылый печальный звук. Смешиваясь с нежными весенними ароматами из палисадника, он усилил скорбь в наших душах и растаял в голубой прозрачной выси. - Гобой, - застенчиво, улыбаясь, сказал отец. - Палкан у Алёхиных воет, - поправил я. Меня и маму уже не удивляли причуды родителя. Отец был увлечённый человек. Сельский учитель он был ещё и коллекционером звуков, любил сравнивать их между собой, собирать неизвестные и восстанавливать забытые. Каждый звук у него хранился в отдельной трубочке. Вначале это были камышинки вставленные в коровьи рога. Со временем рога были заменены рупором, а камышинки металлическими трубками со сложным музыкальным устройством. Его мастерская находилась на чердаке, и он пропадал там всё свободное от работы время. Раньше он не посвящал меня в свои дела, да я и не интересовался, но сейчас решил спросить. - Пап, а как ты подбираешь звуки? Он внимательно посмотрел на меня и, развернув газеты свёртка, показал похожее на большую флейту устройство, в боковые пазы которого были вставлены трубки с закрытыми отверстиями. Каждая трубка имела винт. - С помощью вот этого инструмента, - проговорил он, давая мне потрогать устройство. – Я назвал его имитатором. Вначале я вставляю в него трубку, чтобы воспроизвести голос животного. Затем винтами регулирую латунные язычки внутри трубок, когда подаю воздушную струю и подбираю звук. Он открыл одно из отверстий заранее вставленных трубок и подул в него, одновременно подкручивая винт. Раздался собачий вой, который мы только что слышали. Из конуры во дворе вылез Шарик, тявкнул два раза и тоже начал подвывать. А отец уже манипулировал со второй трубкой. И опять солнечный весенний день омрачился надрывающими сердце звуками. Так голосила вчера соседка Алёхина, получив похоронку на сына. Шарик опять завыл. - Существующие звуки подобрать нетрудно, - вздохнул родитель, - а вот воспроизвести голоса вымерших животных гораздо сложнее. Ты, конечно, знаешь, что по лицевым костям скелета можно восстановить черты лица, а я нашёл способ восстановления голоса по строению гортани. Вначале по голосовым связкам определяю тона, затем, прижимая или ослабляя язычки, добиваясь необходимого сочетания в одновременном звучании. Но у ископаемых животных можно восстановить только последний предсмертный крик. Он судорогой сводит мышцы голосовых связок и как бы застывает в этом положении. Остаётся лишь оттаять его и оживить. - А где ты берёшь эти гортани? - Иногда полуразложившиеся труппы вымывают из наносных грунтов сибирские реки, но чаща всего их находят в вечной мерзлоте тундры. Гортани обычно сохраняются лучше мягких тканей. Впрочем, с подробностями я не знаком. Мне достаточно фотографий, которые мне присылают учёные. Я ещё о многом успею рассказать тебе. Мне ведь только послезавтра на пересыльный пункт. Теперь мы будем подбирать звуки вместе. - Но ведь ты будешь на войне? - А это ненадолго. Немца гонят уже на всех фронтах. Скоро мы добьём его, и я вернусь. А пока пользуйся имитатором один. Только до моего приезда не открывай отверстие вот этой самой толстой зелёной трубки. Иначе может произойти несчастье. Отец был талантливым увлекающимся человеком. Голова его была настолько полна идеями, что в ней не оставалось места для мыслей о собственной гибели. Уверенный в своём скором возвращении, он и мне так сумел внушить эту уверенность, что, когда на него пришла похоронка и мать, побелев, бессильно прислонилась к печке, чтобы не упасть, я не поверил и продолжал ждать. Прошло немало времени, пока притупилась боль утраты. Я вспомнил про имитатор, когда с приятелем Пашкой – оба заядлые охотники, как и большинство мужчин нашей таёжной деревеньки – мастерили манок. По приставной лестнице мы поднялись на чердак. Он был пуст. Лишь у слухового окна стоял сундук, да в углу лежала куча соломы. Здесь всё напоминало об отце. Я с волнением вступил в это святое для меня место в сопровождении Пашки. - Давай посмотрим, что там, - предложил любопытный приятель, когда мы приблизились к сундуку, и, не ожидая разрешения, откинул цепочку. - Но я отстранил его нетерпеливую руку, оставляя за собой право первым прикоснуться к дорогим для меня вещам, и сам приподнял крышку загадочной укладки. В сундуке я увидел ящичек с имитатором, а к нему - огромную трубу – рупор и меха. Мы осторожно вынули этот звуковой центр, как называл его отец, потрогали руками зелёные трубочки с закрытыми отверстиями и системой клапанов. - Имитатор существенно отличался от флейты. имеющей одно отверстие, в которое дует музыкант для получения звука, нажимая при этом на клапаны. У имитатора таких отверстий было много. Они были на трубках, закрытых пробками. Одну из них Пашка открыл, нажал клапан и подул. Послышалось баранье блеянье, Пашке показалось это смешным, и он захохотал. Хотел подуть ещё раз, но я уже завладел имитатором и, открыв следующую трубку, начал дуть сам. Так , вырывая друг у друга занимательную игрушку, мы, набрав побольше в легкие воздуха, дули изо всех сил в имитатор.Мы открывали всё новые и новые трубки, На чердаке мычали коровы, лаяли собаки, блеяли овцы. Была даже трубка с громогласным ревом медведя. Но большинство звуков нам были незнакомы. Дули мы долго. Хорошо что взрослые в основном были на работе, и нам никто не мешал, и никто не грозился надавать по шее за нарушение тишины. Мы играли в эти игрушки пока не пригнали коров с пастбищ . Прервав игру, мы отправились поить наших бурёнок. . На следующий день мы продолжили наши занятия. Но острота новизны прошла, и нам порядком наскучили голоса не только коров и баранов, которые мы и без того слышали каждодневно, но даже крики неведомых животных. Мне надоело приглядывать за товарищем, который до и дело порывался открыть трубку. которой запретил пользоваться отец. И приходилось применять силу, чтобы отобрать у него инструмент, а Пашка, не понимая, что причиняет мне боль, доказывал, что отец не вернётся. Но мне и самому не терпелось узнать, что же за таинственный звук скрывается в этой самой толстой загадочной трубке. Такой же зелёной, как и все остальные. В конце концов, я повернулся к товарищу спиной, тихо прошептал: «Папа, прости», трепетной рукой вытащил пробку и подул в отверстие. Но меня ждало полнейшее разочарование. Дыра оказалась слишком большой, её вряд ли могли насытить даже лёгкие взрослого человека, поэтому крик получился сиплым и слабым. - Ты не умеешь дуть! – сказал Пашка, - дай-ка я! - И вырвал у меня инструмент. Но у него тоже ничего не получилось. Мы стали дуть по очереди. От натуги перед глазами поплыли зелёные круги. Но чистого звука, который получался у нас с другими криками, когда воздух выходил из-под клапана под давлением, мы так и не добились. Стало жарко, и Пашка распахнул чердачное оконце. - Смотри, чегой-то они? – удивлённо произнёс он. Я выглянул через его плечо во двор и тоже удивился: перед сараем сидели наш кот Василий и сорвавшийся с цепи Шарик. Вид у них был необычный. С хищным блеском глаз, ощетинившиеся, они были похожи на диких зверей. Странно было видеть их вместе: Шарик, как и всякий уважающий себя пес, вёл бескомпромиссную войну с Василием. Сейчас же они не обращали друг на друга никакого внимания. А из калитки соседнего двора к нам с любопытством заглядывала моя одноклассница Натка, с которой отношения у меня были примерно такими же, как у Шарика с Василием. Я окликнул пса. Шарик будто очнулся, шерсть на его загривке улеглась, глаза потухли. Вильнув хвостом, будто в чём-то разочарованный, он уныло поплёлся к будке. - Не могу я больше дуть, - пожаловался Пашка, - весь воздух из себя выдул, и жара донимает. Пойдём лучше купаться! - Погоди. Давай по другому попробуем, прикрепим к имитатору меха Ладно, пристраивай. Подожду если недолго. Он сел на солому, а я, вытащив из сундука меха, а заодно и рупор, присоединил их к имитатору. Для этого имелись специальные крепления. - Сейчас дунем, так дунем! – радовался Пашка. Забыв про купание, он стал активно помогать мне. - Мы установили громоздкое сооружение на сундук, направив раструбом в окно, Нас разбирало любопытство: прибегут ли опять Шарик с Василием или это была случайность. А мне ещё хотелось, чтобы пришла Натка. - Пользоваться мехами было тоже нелегко. Пришлось вдвоём нажимать на их верхнюю крышку, которая с трудом поддавалась нашим усилиям, и – не как- ни будь, равномерно, что было очень важно: при слабом нажатии труба хрипела, как от простуды, при слишком сильном - блеяла по-козлиному. Наконец мы научились делать это плавно. Голос трубы стал чистым, как прозрачный родник. По мере нажатия добавлялись всё новые и новые звуки, которые сливались воедино, словно ручейки со звенящим источником. В крике чувствовалась безысходная и смертельная тоска. Необычные звуки вызывали непонятную реакцию. Они бередили душу, куда-то влекли, к чему-то побуждали. Они нравились нам и мы повторяли их снова и снова. Лишь когда дошли до полного измождение – оставили имитатор в покое. Пашка опять вспомнил о купании и выглянул в окно. Но тут же отпрянул и, повернувшись ко мне, испуганно прошептал: «Что натворили!» Я тоже посмотрел во двор и тоже ужаснулся: он был забит собаками и кошками всех пород и мастей, взъерошенных, с горящими глазами. На сосне перед сараем сидели две взлохмаченных вороны с хищно раскрытыми клювами. А ближе всех к нам были опять Шарик с Василием. А за ними собаки и кошки, кошки и собаки! Среди этой разномастной своры выделялся темно-коричневый пес Битюг. Он тоже сорвался, но если на Шарике легкая привязь была, в основном, рассчитана на сознательность собаки, и её не так уж трудно было порвать, то на Битюге она напоминала якорную цепь броненосца. Видно, кобель так сильно рвался, что ему удалось даже выдернуть из бревенчатой стены амбара массивный штырь с зазубринами. Агрессивным видом свора внушала страх. Мы изнывали от жары, но боялись спуститься вниз. А собаки и кошки не думали расходиться. Особенно свирепо выглядел лохматый сверх меры сибирский кот. Из его носа сочилась кровь, и он время от времени слизывал её. Вероятно, ему пришлось разбить оконное стекло, чтобы вырваться из запертой избы. - Что делать будем? – повернулся ко мне Пашка. – Скоро люди вернутся с поля, а эта орда может растерзать любого и каждого, кто будет проходить мимо. - Может бросить к них чем? – предложил я. Ты что! Их нельзя трогать. Только хуже сделаем. Лучше попробовать покричать. Осторожно, чтобы не раздразнить свору, я спустился с лестницы на несколько ступенек и закричал, что было мочи: « А ну пошли! - Пошли! Пошли! Поддержал меня из слухового окна Пашка. Шарик тоже помог, он так грозно зарычал на Василия, что кот, опомнившись, вскарабкался на сосну, вспугнув оттуда ворон. 1. Двор сразу оживился: собаки бросились на кошек. Но те, словно ожидая нападение, прыснули в разные стороны, проскочив в щели штакетника, через которые не могли проскочить собаки. Только сибирский кот, шипя и недобро поблескивая глазами, остался на месте. Его не посмел тронуть даже Битюг. Наконец собаки разбрелись, Последним уходил Битюг, с достоинством волоча свою якорную цепь, будто выполнял, бог знает какую важную работу. 2. С началом бурных событий я быстро вскарабкался с нижней на самую верхнюю ступеньку лестницы и с высоты наблюдал за развитием событий во дворе. Пашка подсел ко мне. Мы были на седьмом небе! Ещё бы! Теперь не оставалось сомнений в нашей власти над животными, и даже над птицами. 3. После купания Пашка ушёл домой, а я предался мечтам. Но среди розовых грёз были разочарования: на призывный зов трубы не вышла Натка. Я утешал себя мыслью, что её не было дома. С соседкой у меня были старые счёты. Когда-то на виду всего класса она огрела меня учебником. Было не больно, но стыдно, тем более, что сквитаться с ней не пришлось. 4. Вначале план мой был прост: заманить её во двор и тоже надавать по шее. Но вскоре я понял, что даже пальцем не смогу тронуть задиру. Тогда я решил, стоя на лестнице, встретить её высокомерной улыбкой, дать почувствовать своё превосходство. Наверное, она испугается собак, а, может, они даже набросятся на неё, тогда я, рискуя собой, спасу девчонку. Я уже представлял, как, отбиваясь одной рукой от разъяренной своры, другой подсаживаю Натку на лестницу. Спасённая, конечно, будет благодарить, раскаиваться за свой подлый поступок, я гордо уйду, а ей будет стыдно. 5. На следующий день опять пришёл Пашка. Мы посовещались и решили пока не прикасаться к имитатору, очень уж страшны, бывают от него собаки, и мы боялись, что они покусают людей. - Я был у Василия Кузьмича, - доложил он, - и рассказал ему обо всём. Василий Кузьмич - наш учитель зоологии – был единственным мужчиной на всю деревню. На войну его не взяли: одна нога у него была короче другой и не сгибалась. - Что сказал учитель? – загоревшись любопытством, спросил я. Но Пашка разочаровал меня. - Теряется в догадках, - ответил он словами учителя. - Теперь все мои жизненные интересы сосредоточились вокруг имитатора. После работы на колхозном поле, наскоро перекусив, я спешил на чердак, нередко забывая сказать «спасибо». - Хуже поросёнка – обижалась мать, - тот хоть после еды об ногу потрётся в знак благодарности. - Иногда, пытаясь вызвать Натку, я трубил один без приятеля, но она не приходила. То ли звук был слабоват, то ли ей не было дома. Скорее всего, она пасла корову там, куда не долетал призывный сигнал моей трубы. Но однажды повезло: во дворе мелькнуло синее платьице. – Натка выносила корове пойло. И Пашка был рядом. - Давай жми! – решительно приказал я, берясь за крышку мехов. - С ума сошёл! – удивился товарищ, - народу кругом уйма! - Но я был настроен решительно. - Жми, говорю тебе! - Пашка посмотрел на меня, как на самоубийцу, с которым лучше не связываться и нехотя подошёл к мехам. - Ладно, сам будешь оправдываться, когда придут сюда, а я носа не - высуну. Мы навалились на крышку, и зычный рев всколыхнул застойную тишину деревенской улицы. Шарахнулись испуганные курицы, взлетела с кучи навоза стайка воробьёв. На улице проходившая мимо бабка остановилась, недоумённо покрутила головой, стараясь понять, какая скотина ревёт. Выглядывающий из окна Пашка, пригнулся, чтобы его не заметили. Мне же было всё нипочём. Сердце моё стучало, как колотушка у сторожа: во двор входила Натка. В своём неизменном синем платьице, которое оттеняло коричневые загорелые ноги и очень шло к её тоже загорелому носику и светлым кудряшкам. Видимо она только что пригнала с пастбища корову, . Я бросился к дверке и, резко затормозив, стал важно спускаться с лестницы, делая вид, что не замечаю гостью. Спасать её было не от кого: с улицы случайно забежали только две жалкие собачонки Но, надо полагать, составляя .лирический букет звуков, я перестарался, где-то допустил ошибку и вместо нежной принцессы вызвал злую фурию. Фурия недовольно посмотрела на меня и строго сказала: « Эй, трубадур! Перестань дудеть, а то опять по шее схлопочешь! Слово «опять», напомнившее мне о позоре, ударило сильнее, чем учебник. Хорошо ещё, что Пашка не обратил внимания на моё красное от стыда лицо, когда я вернулся на чердак. Мы улеглись на солому, и начали разговаривать о предстоящей зимней охоте. - Есть живые люди? – вдруг послышался знакомый голос. На лестнице стол учитель и заглядывал к нам. - Есть, есть! Заходите, Василий Кузьмич, - радостно затараторил Пашка, делая широкий жест, будто приглашал гостя в горницу.. Ухватив учителя с двух сторон за плечи, мы помогли ему протиснуться в узкий чердачный проём, и усадили рядом с собой на солому. Удобно устроившись и вытянув ногу, ту, которая не сгибалась, учитель заговорил: - Иду мимо, слышу необычный звук, и я сразу догадался, что его издаёт та самая труба, о которой ты рассказывал, Павел. И вдруг мне так захотелось мяса! Но не разваренного из кастрюли, а настоящего окорока, жаренного на костре и пахнувшего дымком. Я и сейчас ощущаю его вкус. И мне вспомнились лекции профессора Синайского. Он говорил, что в доисторические времена крупные животные такие, как мамонты и мастодонты, погибая, издавали предсмертный крик, отдавая на него последние силы. И на него, как на сигнал горна, зовущего к обеду, бежали люди, звери, слетались хищные птицы и стервятники. Так уж матушка –природа распорядилась, чтобы гибель одного давала жизненные силы многим. И даже я, современный человек, услышал этот древнейший зов. - А Натка! – вырвалась у меня, - почему она только один раз пришла? - Карпова что ли? Твоя соседка? Не могла она прийти, а если приходила, то из любопытства. Крик действует только на охотников-добытчиков. А она женщина – хранительница семейного очага. - Напоследок учитель убеждал нас, что реакция зверей на допотопные звуки может быть непредсказуемой, а это очень опасно. Поэтому действие предсмертного крика на обитателей тайги мы должны проверить вместе с ним, когда у него будет свободное время. - Зима наступила ранняя. Снега навалило столько, будто запасы, приготовленные на всю зиму, выпали в первый месяц. Такое время – самый разгар охоты. Только охотников на всю деревню осталось только двое: я да Пашка. Нам не терпелось испытать имитатор в качестве манка.. - Василий Кузьмич не велел испытывать без него, - засомневался Пашка. - А мы в саму тайгу не пойдём, - успокоил я приятеля, - залезем на дерево, и будем оттуда постреливать. А учителя позовём в другой раз, сегодня он всё равно занят. Пашку долго уговаривать не пришлось. Он так же, как и я, рвался в тайгу и сопротивлялся только для вида. Мы достали с чердака в собранном виде имитатор вместе с принадлежностями и побежали за оружием. Тайга начиналась сразу же за речкой, протекающей рядом с деревней. Когда с ружьями за плечами мы привязывали наше сооружение к санкам, из калитки выглянула хранительница семейного очага – Натка. Она дружески улыбнулась мне, давая понять, что не хочет продолжения ссоры. После чего я с необыкновенным энтузиазмом потащил санки вперёд, проваливаясь почти по колено в рыхлый снег. Пашка толкал сзади. У него тоже было приподнятое настроение. Он думал, что Натка улыбалась ему. Мы спустились с пологого берега и лихо покатили по заснеженной реке. Снега здесь было поменьше, зато, когда стали выбираться на крутой противоположный берег, проваливались почти до пояса. Санки гнали перед собой целую гору снега и, наконец, безнадёжно Застряли в нём. Мне очень мешала двустволка на взопревшей спине. Она съезжала на голову, когда я наклонялся. Тогда я развязал верёвку и, оставив в снегу около обрыва ружьё и санки, потащил соединённые воедино трубу, меха и имитатор. Преодолев обрыв, я направился к тайге. Пашка шёл впереди и, как бульдозер, прокладывал валенками дорогу к ближайшей сосне, толстой и разлапистой, сразу за которой начинались глухие таёжные дебри. Мне пришлось тащить устройство между кустами, росшими на берегу. Уставшие, мы решили далеко не ходить: известить хищников о гибели мамонта, потом взобраться на сосну и спокойно ждать добычу. Установив имитатор возле кряжистого комля, мы извлекли первые звуки. Но в раструб набился снег, и крик получился слабым и сиплым. - Надо эту штуковину укрепить на санках, - предложил изобретательный напарник, очищая рупор, - тогда и снег в него набиваться не будет, и пользоваться ею станет удобнее. Сходи, притащи санки, тебе всё равно за ружьём идти! Я отошёл от сосны и огляделся. Вокруг дремали покрытые ватой деревья и кустарники. Наверное, снег – это каша Деда Мороза. – Подумал я. Он приказал волшебному горшочку: «Раз, два, три, горшочек вари!» Вот он и наварил ему целые горы, ни пройти, ни проехать. И не верилось, что в этом застывшем царстве есть хоть одна живая душа. Уж лучше бы не было! Потому что когда я приблизился к обрыву, вдруг на своём пути увидел волка. Мне нередко приходилось видеть этих зверей. Во время войны, пока охотники воевали, волков развелось множество. Они задирали скот, по ночам заходили в деревню, а, увидев человека, обычно удалялись. Правда не спеша и с достоинством, как бы говоря при этом: «Силы наши равны, но мне связываться неохота». Однако тот, который сидел на моём пути, около борозды, проделанной имитатором и Пашкиными валенками, мог и связаться, судя по его агрессивному виду. Во всяком случае, уходить он не собирался. Его тёмная спина чуть было не ввела меня в заблуждение. Сначала я подумал, что это пёс. Не удивительно. Иногда даже опытные охотники ошибались. Известное дело собака – близкий родственник волку Из-за близости нашей деревни к тайге происходили самые дикие случаи кровосмешения. Иногда некоторых кобелей или сучек, как и некоторых людей, вдруг начинало тянуть к вольной жизни, и они примыкали к волчьим стаям. А иногда сами охотники для улучшения породы привязывали сучку, у которой начинался гон, в тайге к дереву. Волки люто ненавидят домашних собак, но не было случаев, чтобы они растерзали сучку, у которой начался гон. Хуже нет собаковолков. Они наделены дикой яростью волка, но не боятся человека. Передо мной был такой вот волк, а не собака. Об этом говорили низко опущенный хвост, широкий лоб и другие признаки. «Уж не бешеный ли?» - подумал я и остановился, размышляя, что делать дальше. Пока я размышлял да оглядывался по сторонам, из кустов выглянули ещё две волчьих морды. Пятясь от хищников задом, стараясь не делать лишних движений, я поспешил под защиту Пашкиной берданки. Увлечённый благоустройством территории вокруг сосны, Пашка зверей не видал, Утрамбовывая снег, он подпрыгивал, хватался за толстые сучья и, не обращая внимания на каскады снега, которые обрушивались на него, с треском обламывал их и складывал в кучу. - Ты что делаешь?! – заорал я, - а как же мы полезем! - Лезть не придётся, - весело ответил легкомысленный друг, - Тут никого нет. А если потребуется, вскарабкаемся и без сучьев. - Потребовалось! Хватай ружьё, волки! – опять гаркнул я. Пашка недоумённо закрутил головой и. увидев зверей, схватил берданку. Потом скомандовал. - Лезь быстрей, а я покараулю! После подашь руку. Я обхватил толстый коряжистый ствол руками и ногами и, прилагая неимоверные усилия, устремился вверх, однако после незначительных достижений вновь сползал вниз, к комлю. Очутившись в очередной раз на земле, я оглядывался на хищников и видел злобные усмешки на их мордах. - Быстрей! Быстрей! – торопил Пашка, - подходят! Я сбросил валенки и полушубок, но высоту не одолел, хотя Пашка пытался подсаживать меня. - Стреляй! – закричал я в отчаяньи. - Нельзя, - отмахнулся Павел, - можно попасть в волчицу. Я замолк, потому что знал, волчица неприкосновенна. За нее волки бросятся всей стаей, и их не остановить даже пушкой. Пашка нерешительно поводил стволом то в ту, то в другую сторону, словно пытаясь напугать зверей. - Пальни хоть в этого, - жалобно подсказал я, показывая на темноспинного волка, - он стоит отдельно, поэтому, наверняка, не волчица. - У меня косачиная дробь, - сконфуженно признался стрелок. Я замолчал. Всё стало ясно: зверя ранить нельзя, надо убить или вовсе не стрелять. Мы в растерянности посмотрели друг на друга. - Ты лазить не умеешь, - попытался взять реванш за свою оплошность Павел, - надо ногами на ствол опираться, а не на мою голову. Держи ружьё, теперь поллезу я, - и он начал карабкаться на дерево. Я опять осмотрелся. Кроме волков других хищников не было видно. Вероятно слабый звук трубы услышали только они, находясь где-нибудь поблизости. Пока в моих руках было оружие, я решил сделать ещё одну попытку пробиться к двустволке и опять направился к обрыву. Но темноспинный волк по-прежнему сидел возле куста и преграждал мне путь. - А ну пошёл! – закричал я, как когда-то на собак. Но волк – не собака, он беззвучно зарычал, обнажая клыки, безукоризненно белые и безукоризненно острые. А за моей спиной от кустов отделились ещё два хищника, прошли вперёд, сели вблизи проделанной нами тропы, отрезав мне дорогу к сосне. имитатору. Во рту у меня сразу сделалось сухо. Итак, я очутился в западне. Темноспинный не пускал меня к обрыву, к двустволке, теперь вот эти не пускают к сосне, к Пашке. Мысли мои метались, как рыба, которой перегородили путь к большой воде. Я понял, что пропаду, если первым не нападу на этих двух, пока они не освоились на новом месте. С трудом подавив страх, я перестал созерцать темноспинного, резко обернулся к этим двум, заорал, что было мочи, и выпалил вверх из ружья. Звери отпрянули назад в кусты, а я благополучно вернулся к сосне. Мой дикий крик и выстрел напугали Пашку больше, чем волков. Бледный и растерянный стоял он возле сосны и укоризненно смотрел на меня. - Т-ты п-почему ружьё унёс! – промямлил хозяин единственной нашей защитницы – берданки. - Заряжай быстрей! – вместо объяснений крикнул я, протягивая ружьё. - У м-меня п-патронов больше нету! Вот тут-то мы по-настоящему поняли, что наше дело табак, как говорили в нашей деревне. И если до сих пор мы хорохорились друг перед другом, старались не показывать страх, надеялись, что всё обойдётся, то теперь страх завладел каждой клеточкой нашего организма. Надвигалась ночь, а вместе с ней отчаянье: в темноте звери обязательно нападут. Темнота – их стихия, а дефицитных спичек, чтобы разжечь костёр у нас, конечно, не было. Временами мы направляли имитатор на волков и издавали предсмертный крик. Волки отвечали жутким тоскливым воем, и с каждым таким криком приближались к нам всё ближе и ближе. Мы оставили имитатор в покое, и с тоской начали всматриваться в пустынную дорогу между двумя рядами деревенских изб – нашу последнюю надежду. Но она была пустынна. Наконец на ней появилась маленькая фигурка. Мне показалось – женщины, Пашке – мужчины. - Василь Кузьмичь! – заорал Пашка. - Мама! – закричал я. - Но фигура скрылась. Наши полные отчаянья крики подбадривали зверей, и они вылезли из укрытий, будто пехотинцы из окопов перед атакой. В тайге, как на войне, - без оружия пропадёшь. Ружья придавали нам силу, уравнивали со взрослыми. Теперь же Пашкина берданка годилась только для той же цели, что и моя дубинка, которую я выломал из толстого сука. - Зря Василь Кузьмич надоумил нас испытать имитатор в тайге, - пробормотал я. - Василь Кузьмич не велел испытывать без него, - захныкал Пашка, - это во всём твой отец виноват. Знал ведь, что эта игрушка может приманить зверей, зачем отдавал её тебе? - А кто приставал, чтобы открыть трубку, какой запретил пользоваться отец? - Пашка задел больную струну моей души – святую память об отце, и мои мысли тотчас же переключились на него… Как бы он поступил на моём месте? Несомненно, это был смелый, мужественный человек. Пришло извещение о его посмертном награждении орденом Красной Звезды, которой награждаются командиры за личную храбрость. И я стал вспоминать слова родителя. - Зверь – всего лишь биологическая машина, - говорил он, - наделённая условными рефлексами и инстинктом. Если правильно разгадать, что подсказывает в данный момент зверю инстинкт, то можно наперёд предвидеть его поведение. - Отец не боялся фашистов, - подумал я, - а я трушу перед какими-то лесными собаками. Только бы пробиться к ружью, а там посмотрим кто кого! - Я провёл пальцами по патронташу, туго набитому патронами, в том числе и волчьей картечью, немного успокоился и начал рассуждать. Инстинкт подсказывает зверям, что перед ними туша мамонта. Но у туши соперник. Если он слабый, надо напасть на него, если более сильный, то надо ждать, когда он насытится и уйдёт. Раз волки не нападают, значит, считают, что мы сильней. Этим надо воспользоваться, пока сгущавшаяся темнота не придала зверям смелости. Деревню за рекой тоже покрывал мрак. В игрушечных избушках засветились огоньки. Вон и наша хатёнка. Никогда она не казалась мне такой родной и милой. Сегодня мама варила щи с бараниной. Просила не опаздывать к ужину. Я знаю: она не будет, есть одна, теперь сидит, ждёт меня…. И так мне захотелось домой! Я положил дубину на плечо и обратился к товарищу: - Поднимай ружьё повыше прикладом вверх, прислоняйся спиной к моей спине и пошли домой. - Как же я задом буду идти, что ли? - Можешь боком, только не показывай волкам спину, и не спускай с них глаз. - Пашка так и сделал, сдвинулся с места, но тут же остановился: - Ты чё? Сдурел? Как же на зверей идти? Они же набросятся? - Они и так скоро набросятся, даже если будем стоять на месте. Разве имитатор или сосна защитят? Ты видел, как собаки жрут падаль? Сначала они отгоняют от неё птиц-стервятников, а те сидят в стороне и ждут, пока псы наедятся и уйдут. И мы сейчас пойдём, будто уже наелись. Но пойдём не как собаки, а как пещерные медведи, растерзавшие мамонта! А вокруг нас трусливые шакалы, которые не осмеливаются приблизиться к добычи в нашем присутствии. Убеждая товарища, чувствуя, как ему передаётся моя уверенность, я убеждал и себя. - Пошли! – вскидывая на плечо берданку, решительно и даже радостно проговорил он, как будто вместо ожидаемой «двойки» вдруг отхватил «пятёрку», но тут же придержал меня за рукав и добавил: - Не обижайся насчёт отца, со страха ляпнул. - Ладно, чего уж там! Медленно, но твёрдо я сделал первые шаги. Потом ещё и ещё. Сосна с имитатором, рупор которой по-прежнему был направлен на волков, осталась позади. Мы шли по своему следу. Прогалина между кустами была почти прямой, и лишь в одном месте в неё выпендривался, нарушая ровную шеренгу собратьев, высокий куст с пышной белой шапкой. Но около этого щёголя сидел темноспинный волк, с которым я уже «имел счастье» познакомиться. Темноспинный был совершенно неподвижен. И эта зловещая настороженность пугала меня. Но я надеялся, что волк уйдёт, увидев такого грозного тянитолкая с ружьём и дубиной. Спиной я чувствовал спину друга. Оглядываться было нельзя, такой момент может показаться зверям, подходящим для нападения. Но я знал - Пашка, как и я, был уверен в нашем превосходстве над хищниками. Рисковать осталось немного, ещё десятка два шагов, и я спрыгну с обрыва к спасительному ружью. А там посмотрим кто кого! Поднимая над головой дубину, чтобы казаться выше, я сверлил глазами темноспинного. Хищники не должны напасть, мы не добыча, добыча возле сосны. Но темноспинный нарушал продуманную мной программу. Он должен был уйти, но он не уходил. Положив морду на вытянутые передние лапы и напружинив задние, он стойко выдерживал мой взгляд и, кажется, готовился к прыжку. По моей спине побежали мурашки, Отец говорил, что у некоторых животных, как и у людей, бывают отклонения от нормы, их поведение трудно предугадать. Но, скорее всего, как я и предполагал, в жилах этого зверя была примесь собачьей крови, поэтому-то он так стойко выдерживал человеческий взгляд. Мы приближались – волк не уходил. Стая тоже не спешила к «туше», словно любопытствуя, чем же закончится наш поединок с темноспинным. Даже сейчас я не могу без содрогания вспоминать об этом жутком моменте. Я понимал, что стоит темноспинному сделать малейшее движение в нашу сторону, как вся стая, подчиняясь инстинкту, бросится на нас. Чёрными змейками в душу заползал губительный страх. Хорошо ещё, что Пашка, не подозревая о нашем бедственном положении, продолжал воинственно размахивать берданкой. Только не бояться, - убеждал я себя, - только не бояться – хищники чувствуют это и нападают. Но не бояться я не мог, поскольку понял, что сейчас возле этих заснеженных кустов нас растерзают на части. И я решился на отчаянный шаг. Другого выбора не было. Когда мы приблизились к кусту и темноспинный приподнялся на лапах, решая, нападать ему или удирать, я превозмогая страх, гаркнул, бросился вперёд и с силой опустил дубину на зверя. Удар не должен быть слабым, зверя надо было если не убить, то оглушить с первого раза. Другой раз замахнуться не придётся. И я вложил в удар всё, на что был способен. Но оружие не задело волка, он испуганно отпрянул, а дубина, прошуршав по кусту, ударилась о толстую ветку и переломилась. Однако удар был эффективен: подобием белого взрыва брызнули во все стороны снежинки, образуя тучи белой пыли. Вслед за темноспинным отпрянула вся стая. Я знал: сейчас она устремится к «туше». Но тут же с замиранием сердца понял, что до предела разожжённый инстинктом волчий аппетит заставит стаю броситься вслед за нами, как во дворе собаки бросились на кошек. И тогда вряд ли нам поможет двустволка, до недавнего времени казавшаяся мне всемогущим оружием. С обрыва мы скатились, как солдаты Суворова при переходе через Альпы. И сразу же вооружились: я – двустволкой, Пашка – санками. А через мгновенье уже мчались по вязкому снегу к деревне. Сзади в мрачной тайге остались сгустки зловещей темноты, из которой вот-вот должны были выскочить хищники. За спиной у меня слышалось тяжкое пыхтенье паровоза. Это хозяйственный Пашка тащил санки, выбиваясь из сил. – Да брось ты их к чёрту! – хрипло выдохнул я, на ходу загоняя патроны в стволы, –завтра подберём! - а сам невольно подумал: наступит ли для нас это завтра. Избавившись от санок, Пашка побежал быстрее и, уже догоняя меня, вдруг отчаянно завопил, показывая куда-то в сторону. Я оглянулся и узрел проклятого темноспинного, обходившего нас стороной. За ним прыгали, проваливаясь чуть ли не под живот в снег, два молодых поджарых волка, очевидно, из выводка этого лета. Маневр темноспинного был понятен: часть волков старается забежать наперерез животному, которое гонит стая. Даже в такой критической ситуации это уязвило моё самолюбие охотника. Раньше я сам гонялся за зверями и с ружьём за плечами чувствовал себя сильнее всех в тайге. И это чувство хозяина, владыки над всей живностью, подогревало моё самолюбие. Я не боялся даже хозяина тайги – медведя. Теперь же звери гнали меня. Но сквозь накипь страха в душе всё-таки начинал пробиваться мятежный дух вооружённого человека. Заодно с ним было уставшее тело: - Тише! Тише! Остановись, больше не могу! Но рассудок продолжал гнать меня вперёд. И не напрасно: уже видны были серые пятна со стороны тайги. Это догоняла нас основная стая. Надо было умерить их пыл, показать, что мы не беззащитны. Почти не останавливаясь, я дал дуплет в нашего заклятого врага, – темноспинного, играющего в стае роль перехватчика добычи. Как и следовало ожидать, я промахнулся. Темноспинный и свита только прибавили хода. Приостанавливаться, и перезаряжать ружьё было некогда: прежде чем дать зверям бой, надо было успеть выбраться на пологий берег, откуда видны были родные избы, пока темноспинный и компания не залегли где-нибудь на нашем пути. Но сейчас берег закрывал деревню и на помощь людей рассчитывать не приходилось. Конечно, в этом замкнутом пространстве между двумя берегами, где только снег, угрюмая тайга, да хмурое небо над головой, волки будут вести себя дерзко. Но всё-таки я остановился. Берег был близко, но и стая тоже. Если продолжать бег, они с ходу сомнут нас. Пашка понял это, и, сжимая берданку, прижался ко мне, как там, в тайге, Мы дышали тяжело и отрывисто. Казалось, вместе с резкими выдохами из груди начнут вылетать клочья лёгких. – Заряжай! – прохрипел друг, - их пять штук сзади и три спереди, Надо справиться с этими, пока не подбежали те. Отобьёмся как-нибудь. Пока я буду молотить их прикладом, ты перезаряжай. Бей только наверняка, по выстрелу на штуку. Главное устоять на ногах Вот это было как раз то самое сложное – устоять на ногах. Товарищ, конечно, подбадривал меня, но оба мы прекрасно знали из рассказов стариков, как трудно бывает отбиться от стаи. Волки осторожны до поры до времени. а в момент нападения становятся дерзкими. стоит напасть одному и стая налетает стремительно, рвет жертву, стараясь добраться до горла. Вдруг молодые волки повернули назад, за ними побежал и темноспитнный, трусливо по-собачьи поджимая хвост. Вначале мы ничего не поняли. Берег закрывал обзор. Потом услышали крик и шум, Затем увидели баб с ружьями и вилами, возглавляемыми нашими матерями, которые колотили палками о жестяные печные заслонки. Среди них, как кузнечик, прыгал Василий Кузьмич, а впереди всех с топором, проваливаясь в снег, бежала Натка. Она-то и рассмотрела в каком бедственным положении мы находимся и подняла по тревоги деревню. Кончилась война, кончилось детство, Отсчитывая годы, проносились вешние ветры над деревней и тайгой. А тайга уже не та, и деревня не та, выросли новые дома, клуб, школа, где директором стал Василий Кузьмич. Но я и мои товарищи Натка и Пашка в деревне редкие гости. Мы закончили институт и теперь самостоятельные люди, Натка и Пашка инженеры, я – научный сотрудник. Неожиданно для себя я обнаружил, что между Пашкой и Наткой возникла крепкая дружба. Видимо Пашкина основательность и хозяйская струнка характера, Натке нравились больше, чем моя пылкая восторженность и, как у отца, страсть ко всему необычному. Мой научный руководитель – профессор Синайский. Мы с ним считаем, что предсмертный крик мамонта – окно в доисторический мир. С его помощью можно узнать причину гибели древних животных. Это тема моей будущей диссертации. После длительной работы, в лаборатории я решил провести эксперимент в тайге. Пашка и Натка вызвались помогать мне. Мы пошли тем же путём к тайге, как много лет назад. Мы с Пашкой несли в рюкзаках разобранный усовершенствованный имитатор, а Натка – магнитофон для записи волчьих голосов. На замёрзшей реке было мало снега, зато много вмёрзших в лёд брёвен – последствий сплава леса здешним леспромхозом. В одних местах мы становились боком и перешагивали через брёвна лыжами. В других – приходилось обходить. Не знаю, как у Пашки, но у меня воспоминания вызвали бурю чувств. Будто кто прокручивал видеозапись о событиях давних лет. Но картины, восстановленные памятью, не были похожи на те, что преподносила действительность. На месте сосны, где мы выдерживали осаду, была какая-то постройка. Тайга теперь находилась на приличном расстоянии от деревни. Под ногами валялись ветки и сучья, торчал подрост в большинстве своём поломанный. На просеках же, по которым вытаскивали хлысты, вообще ничего не сохранилось. Оставленные для осеменения старые деревья не скрашивали пейзаж. Обезображенная тайга казалась шкурой, из которой чья-то безжалостная рука выдрала большую часть волос. Мы долго шли, но всюду было одно и тоже. Время от времени мы устанавливали имитатор и ставили в известность обитателей здешних мест о гибели мамонта. Но на предсмертный крик никто не отзывался. Наконец откликнулся какой-то одинокий волк.… А. может, это была собака…
Мне очень понравилось. Можно ли с Вами. Станислав, связаться? Я - аналитик газеты "Спешу домой" - культурно-просветительской. Издаётся с марта 2011 года в Новосибирске.
Мне очень понравилось. Можно ли с Вами. Станислав, связаться? Я - аналитик газеты "Спешу домой" - культурно-просветительской. Издаётся с марта 2011 года в Новосибирске.
Здравствуйте, Сергей! Весьма рад Вашему приходу в наш портал. Этот рассказ у С.Гончарова впервые был опубликован лет тридцать назад. А недавно я прямо-таки заставил Станислава поместить его в здесь, в Жарках, в первом номере альманаха прозы, посвященному фантастике... Сам Станислав Сергеевич с интернетом дружит натянуто. Но я могу связать Вас с ним, он живет в Бердске.
Комментарии
Здравствуйте, Сергей!
Весьма рад Вашему приходу в наш портал.
Этот рассказ у С.Гончарова впервые был опубликован лет тридцать назад.
А недавно я прямо-таки заставил Станислава поместить его в здесь, в Жарках, в первом номере альманаха прозы, посвященному фантастике...
Сам Станислав Сергеевич с интернетом дружит натянуто.
Но я могу связать Вас с ним, он живет в Бердске.