Мир души

 
«…Ну а теперь пройдёмте в август», -
Сказал июль-экскурсовод.
И под сиреневую арку
Небес безоблачных и жарких,
Сплочённый в вежливую давку,
Курортный двинулся народ.
 
Мы шли по набережным плитам
Горячим, что сковорода,
А ниже - с дымкою нефрита
Лежала синяя вода
Живого моря, как врата
В наземный рай, для всех открытый…
 
Но пляжный мир – цветной и звонкий,
Кипящий людом у волны,
Где громоздились топчаны,
Зонты от солнца и шезлонги - 
Был перекрыт на все заслонки

Своим жизненным шелестением
Я обязан отцу и матери.
Я обязан своим рождением
Этим страстным моим создателям.

Говорю ли, гляжу и слышу ли,
Улыбаюсь, грущу, влюбляюсь я,
Городскими любуюсь крышами -
Не могу протрезветь от счастия.

Остановками и парковками,
По шоссе, автострадой, улицей,
Я с пакетами, упаковками
Хочу быть перед ними умницей.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2017

Сын – слово, сердцу дорогое,
И дочка греет счастьем путь,
В них – суть и самое родное,
Что может душу распахнуть.
 
И мать за них идёт на муки,
Да и отец спешит помочь.
Их не рождают ради скуки –
Ждут сердцем сына или дочь,
 
В которых сила и надежда,
Любовь и нежности крыла.
Не хочет доля знать укора,
Коль дети не дают тепла
 
И не ласкаются воззванно,
От них стараются уйти,
Как в детстве, не бегут желанно,
Цвет счастья не спешат нести,
 
Которое в рожденьях взяли,

В наследство самовар достался,
Из него дед чаёчек пил,
Им в утешенье наслаждался,
Да и отец чаёк любил.
 
И мать с усладой кипятила
Да подавала нам чаёк,
Всех семерых мама любила,
Часто отдав нам свой паёк,
 
Когда в нас голод расстилался,
Что война злобно принесла.
Отец на фронт идти собрался,
И мать в разруху ту вошла.
 
А папа к нам уж не вернулся,
Погиб, сражаясь за страну,
И путь от боли наш споткнулся,
Оставив с нами мать одну.
 
Лишь самовар гудел, как прежде,

 
Тополиный пух быстрина несёт -
Точно шаль плывёт белоснежная.
Пусть не водится здесь теперь осётр,
Но сама река – неизбежная. 
 
И как встарь кружат над водой стрижи,  
И в полёте, знай, с ней целуются,
И колышут синь камыши в тиши,
И утяток в них прячут утицы.   
 
Здесь, у мостика, где ломая гладь,  
Бултыхаюсь я светлым вечером, 
По волнам скользят – не суметь догнать –   
Сёрфингистами водомерочки!
 
«Ох, и шустрые! – улыбаюсь вслед, -
Сто веков, небось, мерят реченьку!

Иду по полю я родной деревни,
Где васильки навстречу мне бегут,
Повсюду стёжки стелятся безмерно,
Да и ромашки встречи со мной ждут.
 
И вот крапива изумрудом дышит,
Овраг заполонила до конца.
Кругом ковёр мой детства сочно вышит,
И трепетно ведёт он до крыльца -
 
Родного дома, что слегка пригнулся
Толь от годов, а может, от тоски...
Уж в каменный фундамент он обулся -
Видать, судьбы дороги не легки.
 
Ну здравствуй, дом мой детства золотого,
Хоть были здесь разлука, нищета.

Нот перечесть бы –  город, засыпая,
Пяти беззвучных линий – мертвый город.
И леденящий – застегивая ворот,
И буфера, гремящие о камень.
 
Трагическое было что-то – без «умеренно»,
Забрызган  кровью – «престо» – подворотен.
Трагикомическое, тускло, двух из сотен
Кошачьих двух зрачков нацелено.
 
И не Парижем, Питером – случайность.
Ошибся шелест книг, ошибся шорох.
Густое «до» с библиотечных полок
И много после утреннего чая.
 
От тех вечерних сумерек затишье,

Вечерних сумерек капель –
Не пропасть ль за оконной рамой?
Цепная травля или драма?
Нет, просто на дворе апрель.
 
На целый год, на целый век
Теперь нет спячки, нет коросты.
Ждать заждались,  зиме покорствуя,
Пока растает улиц снег.
 
А улиц снег опять валит,
Не тот, лиловый, постный, нежный.
Добился стук дверной  нездешних
Нескладных нот, сбегает с  крыш. 
 
Брести туда, искать ответ,
Той мешанине красок. Следом,
Из нареканий  полураздетых –
Домашней копоти  обет.
 

Спросил недавно друг меня,
Прекрасно ль дни мною прожиты,
Хватало ль жаркого огня,
Иль дни тоскою лишь избиты.
 
Не знаю: что сказать ему?..
Лукавить вовсе нет охоты.
Так помолчу я посему -
Ответ залью, как пчёлы соты,
 
Что день-деньской в труде летают,
Нектара больше чтоб набрать,
И им людей они питают.
А вкусен мёд? - Сложно сказать...